Кушнарев молчал.
Чтобы поговорить в СИЗО с Курочкиным в вечернее время, пришлось подключать генерала Орлова. Через час Гуров сидел в знакомой комнате для допросов. Курочкина ввели, короткий доклад сержанта. Гуров махнул рукой и отпустил сопровождающего.
– Садитесь, Павел Андреевич, садитесь, – попросил Гуров, – нам говорить предстоит долго. Теперь многое изменилось, и я не могу больше вас щадить в угоду вашим капризам.
– Какие, к черту, капризы, – ответил Курочкин, и его щека дернулась как от тика. – Я здесь с ума сойду, понимаете! Заикаться начну… щека вон дергается.
– Согласен, не санаторий. Только вы говорите мне это с таким раздражением, Павел Андреевич, как будто я виноват в том, что вы тут сидите.
– Конечно, – с сарказмом ответил Курочкин. – Вы теперь все друг на друга будете указывать. Это не я, это следователь вас арестовал, да? Как будто вы не одна система и вы тут ни при чем…
– Стоп! – Гуров поднял ладонь. – То есть вы законопослушный гражданин, а злой следователь вместе с полковником Гуровым взяли и засадили вас в СИЗО? Вот так вот, шли вы по улице, девушкам цветы дарили, детям мороженое. И старушкам улыбались, переводя их через дорогу. Или, может, вы все-таки занимались противозаконной деятельностью? Не вы ли вместе с Копытиным пытались скрыть от государства клад на десятки, если не на сотни миллионов рублей и перепродать его частным лицам?
Курочкин открыл было рот, но не издал ни звука и опустил голову. Лицо его снова из возбужденного сделалось напряженным. Накатило внутреннее напряжение.
– Не забывайтесь Курочкин, – тихо сказал Гуров. – Мы не в детском саду. Вы ввязались в такие игры, что мне с моим опытом страшно становится. Трупы валятся, как груши с дерева. Вы забыли, что вас самого пытались убить? Или напомнить? Вон он, ваш убийца, в морге лежит. Хотите, прямо сейчас сходим и посмотрим?
– Вы садист? – Курочкин поднял лицо, и Гуров увидел совершенно больные глаза этого человека.
– Отнюдь, – покачал Гуров головой. – А почему вы спросили?
– С меня уже хватит садистских выходок здешнего персонала. Сегодня ночью они, видите ли, устроили проверку камеры. Неожиданную, как водится в этих стенах. Вы можете себе представить меня с расходившимися нервами и в ночи тихо входящих людей и заглядывающих вам в лицо. Я закричал! – крикнул Курочкин, и его лицо налилось кровью. – Я испугался, черт вас подери. Потому что меня уже хотели убить.
– Таковы порядки. А чтобы не пугаться по ночам, чтобы вообще хорошо спать по ночам, нужно всего лишь жить честно. Ну хватит этих соплей, Павел Андреевич. – Лицо Гурова стало жестким. Он открыл папку на столе и вытащил из кармашка стопку фотографий. – Вот эта фотография, Павел Андреевич, сделана в пустующем доме в Горчакове. В том самом, между прочим, из которого в музей и продали тот самый злополучный шкаф, проданный музеем потом по непригодности. – И Гуров бросил на стол перед Курочкиным фотографию мертвого тела Копытина. – Я вам про него говорил, если вы не узнали. Это Геннадий Васильевич Копытин, с которым вы пытались реализовать клад на «черном рынке». Убили бедолагу. Два ножевых ранения в грудь, и оба смертельные. Уголовники умеют бить, уверяю вас.
