С Дорой было легче, её вагина была сильно увлажнена просмотром моего предыдущего урока и она кончила еще тогда, когда мы не дошли и до половины, что показывал мне принц.
— Течные сучки, — недовольно заметил он и приказал позвать любую молодую служанку с этажа пониже.
Запуганную девушку, с трясущимися руками и ногами привели через десять минут, было видно, что её выдернули откуда-то и ничего не объясняя сунули к принцу. Я представлял, что она сейчас чувствовала, это как если бы меня закинули бы в клетку со львом, ничего не сказав.
— Жить хочешь? — спросил сейчас её «лев». Девушка усиленно закивала головой.
— Раздевайся и ложись на кровать, потом будешь молчать о том, что произошло, будешь жить долго и счастливо. Скажешь, тебя вон он изнасиловал, для любопытных.
Девушка трясясь от ужаса и волнения, долго не могла справиться со своим платьем, принц встал и одним движением разорвал его. Затем толкнул девушку на кровать и развел ей ноги. Девушка от стыда закрыла глаза руками и стала тихонько всхлипывать.
На все это я смотрел, едва сдерживаясь, принц в обычной своей манере походя ломал людские жизни, ему ничего не стоило, вот так вот мимоходом, только лишь потому, что больше не на ком, надолго вывести из себя молоденькую девушку.
— О-о-о, еще и девственница, — изумленно воскликнул он, осмотрев её лоно, — вообще отлично!
— Анри!
— Я не могу, — отказался я, направляясь к себе. Это был точно перебор.
— Стой! — мне пришлось подчиниться.
— Пошла отсюда, — рявкнул принц. Девушка сначала не поняла что он говорит ей, и только сильный удар, который заставил скатиться с кровати, привел её в себя. Схватив остатки разорванного платья, она выбежала из комнаты.
— Молчи! — предупреждающе прорычал он, когда я открыл рот чтобы попытаться объясниться. Я замер склонив голову, к тому же заодно попрощался с жизнью, после того что я узнал о принце и его жизни….
— Будешь мне должен одно желание и ты остаешься, — внезапно сказал он.
— Если оно не противоречит моей чести, — сразу набычился я.
— Тебе вообще виконт не говорили, что у тебя не все дома? — я разозлил его окончательно, — убить ему человека достойно чести, трогать девственницу — нет. Это ни в какие ворота не лезет.
Я молчал, сказать хоть слово, равносильно было подписать самому себе приговор.
Он на людях никогда не позволял выказывать свои эмоции и только тем, кто как я служил ему, могли видеть недоступное другим. Вот только выход из его служения, чаще всего вел только в сторону городского кладбища.
