Батюшка и матушка пошли вместе со мной к доктору Ботлеру. В моем присутствии он не хотел хвалить меня, но дал почувствовать матушке, что чрезвычайно доволен их сыном. Добрые мои родители были вне себя от радости.
Когда мы вышли оттуда, я увидел, что Роберт Пил разговаривает с Томом. Том был, по-видимому, в восхищении от того, что Роберт ему рассказывал. Пил пришел проститься со мной, потому что он тоже уезжал на вакации домой. Надо сказать, что его ко мне отношение со времени истории с Полом ни на минуту не изменялось.
При первом удобном случае Том отвел батюшку в сторону, и, возвратившись ко мне, батюшка меня обнял и пробормотал сквозь зубы: «Да, да, из него выйдет человек!» Матушка тоже хотела знать, что это такое, но батюшка мигнул ей, чтобы она подождала и что после все узнает. По нежности, с которой она вечером меня обнимала, я видел ясно, что сэр Эдвард сдержал слово.
Батюшка и матушка предлагали мне съездить на неделю в Лондон, но мне так хотелось поскорее увидеть Уильямс-Хауз, что я просил их ехать прямо в Дербишир. Желание мое было исполнено, и уже на другой день мы пустились в путь.
Не умею выразить, какое сильное и сладкое впечатление произвели на меня после этой первой разлуки объекты, знакомые с самого младенчества: цепь холмов, отделяющая Чешир от Ливерпуля; тополиная аллея, ведущая к нашему замку, в которой каждое дерево, колеблемое ветром, казалось, приветствовало меня; дворовая собака, которая чуть не оборвала цепь, бросаясь из конуры, чтобы приласкаться ко мне; миссис Денисон, которая спросила меня по-ирландски, не забыл ли я ее; мой птичник, по-прежнему наполненный добровольными пленниками; добрый Сандерс, который, больше по доброй воле, чем по обязанности, вышел навстречу молодому господину. Я обрадовался даже доктору и Робинсону, хоть прежде ненавидел их за то, что, как я уже говорил, меня отсылали спать, как только они приходили.
В замке все было по-прежнему. Каждая вещица стояла на старом своем месте: батюшкино кресло у камина, матушкино – у окна, ломберный стол – в углу направо от дверей. Каждый из них во время моего отсутствия продолжал вести жизнь спокойную и счастливую, которая должна была по гладкой и ровной дороге довести его до могилы. Один только я переменил путь свой и доверчивым веселым взором обозревал новый горизонт.
Прежде всего я отправился к озеру. Батюшка и Том остались позади, а я пустился со всех ног, чтобы на целую минуту раньше увидеть мой любезный бриг. Он по-прежнему красиво покачивался на старом месте: прекрасный флаг его развевался по ветру, шлюпка стояла, причаленная в бухте. Я лег в высокую траву, наполненную дятловиной и другими цветками, и плакал от радости.
