- Не ручаюсь. Андрей Петрович вернется вечером.
Возможно, что он привезет с собой нового дурака. Вы первый, я второй, он будет третий. Или до вас уже были дураки? А возможно, что он привезет с собой девочку.
- Кого? - спросил Том Вирлирли.- Как? - спросил он, морщась от непонимания. Приподнялись его виски.
Он сел снова на диван. Полуботинки под диваном беспокоили его. Видно было: он не прочь потрогать их задником своего сапога.
- Зачем вы вернулись? - спросил я.- Какого черта вы вернулись? Наша роль с вами окончена. Сейчас он занят другим. Он развращает девочку. Племянницу свою, Валю. Поняли? Уходите отсюда. Слушайте!
(Я бросился к нему. Он недвижно сидел.)
- Слушайте! Сделайте так, как сделал я! Скажите ему всю правду… Вот (я схватил со стола письмо), вот письмо, которое я ему написал…
Он отстранил меня. Котомка привычно легла в уголок около дивана. Он пошел к телефону и вызвал правление.
Так и остались мои пожитки несобранными.
Я обратился в бегство.
Письмо осталось при мне. Я решил его уничтожить. Футболист живет при нем, как сын. По тому, как котомка устроилась в углу, по тому, как оглядывал он комнату, как снимал телефонную трубку, как назвал номер, видно было: он давний, он свой человек в доме,- это дом его. Дурно проведенная ночь повлияла на меня. Я писал не то, что хотел написать. Бабичев не понял бы негодования моего. Он объяснил бы его завистью. Он подумал бы: я завидую Володе.
Хорошо, что письмо осталось при мне.
Иначе получился бы холостой выстрел.
Я ошибся, думая, что Володя - дурак при нем и развлекатель. Следовательно, в письме своем я не должен был брать его под защиту. Напротив. Теперь, встретившись с ним, я увидел высокомерие его. Бабичев растит и холит себе подобного. Вырастет такой же надутый, слепой человек.
Его взгляд говорил: ("Извините, вы ошиблись. Приживальщик - это вы. А я - полноправный. Я - барчук".
Я сидел на скамье. И тут обнаружилось ужасное.
Квадратик оказался не тем,- мой был побольше; это не мое письмо. Мое осталось там. Впопыхах я схватил другое письмо. Вот оно:
"Дорогой, милый Андрей Петрович! Здравствуй, здравствуй! В добром ли ты здравии? Не задушил ли тебя твой новый жилец? Не натравил ли на тебя Иван Петрович "Офелию"? Смотри: споются они оба - Кавалеров твой да Иван Петрович - и изведут тебя. Смотри берегись. А то ты слабенький, обидеть тебя легко, смотри ты…
С чего ты такой доверчивый стал? Всякую шпану в дом пускаешь. Гони его к черту! На другой же день сказал бы: "Ну, отоспались, молодой человек, и до свиданья!" Подумаешь: нежности! Я как прочел письмо твое, что, мол, вспомнил ты обо мне и пожалел пьяницу под стеночкой, поднял да повез ради меня, потому-де, что и со мной где нибудь несчастье может случиться и буду я так же лежать,- как прочел я это - стало мне смешно и непонятно. Словно не ты это, а Иван Петрович.
