4F. Истории безоблачного детства. О музыке
Когда мы были маленькими, папа делал всё, чтобы вырастить нас развитыми и культурными. Он читал нам книжки, рассказывал сказки, водил в кино, в цирк, и купил огромную лакированную радиолу. И мы охотно развивались! А радиола сразу стала нашей любимицей – из-за глянцевых клавиш. Но папе этого всего казалось недостаточно. Хмурый и озабоченный, он сетовал, что большую брешь в культурной жизни пробивает отсутствие в городе филармонии. И с досадой отодвигал чашку с чаем. Но папа не был пустым мечтателем или вечно недовольным нытиком, он был человеком действия.
Вскоре он договорился с директором школы об аренде актового зала по выходным. И мы начали устраивать филармонические концерты! Мы привозили на тележке радиолу, большие колонки, печенье и пряники. Расставляли стулья и рассаживались. Папа выступал в роли дирижёра: строгий чёрный свитер, всклокоченные волосы и учительская указка. Он стоял на эстраде, глядя вниз. Когда возникала музыка, он поднимал лицо, сосредотачивал брови и принимался чертить в воздухе указкой, то плавно, то резко и отрывисто, стараясь попадать в такт. Время от времени он поглядывал на нас, и это значило, что он пишет слова, и надо угадывать. «Брукнер – великий композитор», – читали мы. Но Брукнер и Малер были нам скучны. Больше всего мы любили Шостаковича. Мы ждали, пока папа поставит Пятую симфонию, и тогда бросали стулья, начинали скакать и бегать по залу. Это не запрещалось, наоборот – папа поощрял хореографию. Нам нравилось забираться на эстраду и прыгать оттуда в руки братьев, на манер панков. Папа улыбался и тоже пританцовывал. Паркет поскрипывал. Когда пластинка кончалась, мы, тяжело сопя, шли в буфет, ели булочки с повидлом и слушали папины рассуждения о пользе музыки. Мама, торопливо семеня, вносила кастрюлю с борщом, полную, тяжёлую, горячую. Папа вскакивал, подхватывал – не обожгись, матушка! Что ж ты раньше не пришла? Первое отделение такое славное было! Ну, хоть ко второму поспела. Давайте, детки, берите ложки! Кушайте скорее и пойдём. Второе отделение начинается! И мы глотали, торопились, боялись опоздать.
Вот так постепенно мы и пристрастились к музыке.
50. Побег и скитания. В северной электричке
В северной электричке ко мне привязался старенький контролёр в шапке-петушке. Он не гнал меня, но пространно и утомительно укорял, ставя в пример себя в юности: ему, дескать, приходилось целую неделю месить цемент, чтобы скопить на билет, и ни разу он не пренебрёг. Мы сидели на последней скамье в торце вагона, и он прижимал меня к окну, стараясь дотянуться губами до моего уха – чтобы я не пропустил ни слова. Несмотря на его великодушие, я не испытывал благодарности и молча злился. Закончив фразу, он потирал пальцем свой неравномерно разросшийся пористый нос, отчего тот опасно изгибался у основания. «А всё потому, что к труду приучены были сызмальства. Я с пяти лет топор в руках держал и дрова колол». Я не сдержался и возразил наобум: «Это не вы были. Буддизм учит. Нет ни тела постоянного, ни души. Это не вы были с топором». Контролёр фыркнул: «Ерунда. Я до сих пор песню детскую люблю, которую мы на Рождество пели. Если бы я теперь был не я, разве бы я любил? А однажды топор отскочил и мне по ноге, и с тех пор шрам! Если бы я теперь был не я, разве остался бы шрам? Показать?» Он нагнулся подвернуть штанину, но я покачал головой. Что возразить, я не нашёлся. Я с тоской смотрел на унылые заснеженные поля за окном и всё сильнее подозревал контролёра в соучастии. Нельзя дать ему выследить! Зря я признался, до какой станции еду! «Мне пора». «Как? Тебе ещё две остановки!» «Нет, мне уже, я ошибся». Двери раздвинулись, и я выскочил на перрон, в лужу, под мокрый снег. Контролёр смотрел на меня из окошка и махал рукой. Трое низких мрачных мужчин наблюдали за мной из-под навеса. Чтобы сделать вид, я купил пиво и чебурек у усатой торговки с алюминиевой повозкой. Мужчины одобрительно закурили, электричка тронулась, а контролёр, удаляясь, всё махал и махал. Я ровным шагом прошёл мимо мужчин, спустился по ступенькам, швырнул пиво и чебурек в кусты и свернул на тропинку вдоль рельсов.
