Только подошел к самому оврагу глубокому, слышит шум-голоса, что тут деется? Дай посмотрю поближе да высмотрю получше, хорошенько погляжу, может и кстати слово скажу, может и найду чего искал!
Спустился в самый ров, а там и сидят станичники, делят между собой добычу вчерашнюю, голосят да пируют, о новой добыче толкуют.
Дурень близко подшел, стоит и смотрит, мерекает, что ему сказать при такой аказии. Вдруг завидел его один из станичников и гаркнул: «Ребята, подсматривают!» Кинулись на Дурня, давай теребить, давай посвойски допытываться, зачем его нелегкая принесла дознаваться чужого ремесла?
Дурень Бабин бает: «Я пришел посмотреть да увидеть, что сказать будет надобно..».
– А! завопили станичники, так ты хочешь быть донощиком!
Взяли его, связали и рот глиной замазали, уж теперь Дуршо и подавно ничего промолвить нельзя; потом выволокли его на большую дорогу, и задумали непутные накинуть ему на шею кушак да дать Дурню немного на осине провялиться. Глуп-глуп Дурень, а куда ему этого нехотелося: чует, что будет это потеха глупая и неловкая; да на счастье – а счастье ведь что лихорадка: на кого захочет на того и нападет, – на счастье Дурню, когда его при такой беде дрожь проняла, едут на ту пору чумаки с обозом, бросили Дурня станичники, а добрые чумаки подняли, да еще на воз посадили Дурня и руки развязали ему; вот только не на счастье рот ему опростали, глину повыковыряли, он бы, глядишь, Дурень счастливей был: знал ли бы что не знал ли, ни о чем бы не судил-не рядил, глупых бы слов по меньше шло; а то…
Идет домой Дурень, кручинится Бабин; еще неудача да еще погибельная, а видно далека удача прибыльная!
Узнали мать Лукерья, жена Бабариха и сестра Чернава, что приключилося; опять тазать, гонять, приговаривать, что не так мол-Дурнем сказано, как от них показано, а что надоб-дескать, буде видишь уж такову беду, что напался на разбойника, то и скажи ему мошеннику: «Помоги тебе нечистый людей дурить, в мутной воде рыбу ловить, хорошо воровать да концы хоронить!» Так вот, буде он ничего б не дал, то покрайности б не обиделся; а может ему бы это еще и понравилось.
– Ладно, ладно; теперь скажу складно; авось запомню, на слово нападу, авось хоть теперь не наживу беду!
Пошел Дурень, пошел Бабин людей видать и себя казать, на дурацку стать. Идет он, не то селом, не то городом, и видит Дурень: стоит изба большая, деревянная-брусеная, с некрашеной крышей, с высоким крыльцем, а при нем два столбушка; а то Дурню так показалось, что эта изба, а то была не изба, а Ратуша, или Волостное Правление чтоль; и стоит у одного столбушка сутяга подьячий, на нем тулуп заячий, шапка в три деньги и та набекрень; стоит подьячий и морщится, чего-то ему хочется….
