Кто-то всхлипнул из женщин, стоявших над могилой. Вдова кинула туда яркий взгляд и потупилась. Только темные брови сдвинулись ещё суровее.
Оратор смешался с толпой.
– Кто это?.. Писатель?.. Учитель?.. Студент? Кто такой? – взволнованным шепотом спрашивали друг У друга.
– Это наборщик, – сказал красавец-техник с черной бородкой и ласковыми глазами. Все головы обернулись вслед оратору…
– Неужели? Простой рабочий?
Курсистка с крестьянским умным, но суровым лицом тронула за рукав соседа-студента. У того были усталые глаза и бескровные губы.
– Иванцов, послушайте… Почему он сказал: «мы, V* твои товарищи»? Разве он тоже пишет?
Красавец-техник насмешливо покачал головой.
– Ах, Марья Егоровна!.. Что значит с головой уйти в науку!
– Кажется, я не с вами, Зейдеман, говорю! – оборвала она.
В это мгновение высокий блондин, стоявший у могилы, поднял руку и глянул в толпу блестящими глазами.
– Тобольцев… Тобольцев! – прошел быстрый шепот.
– Кто?.. Вот этот? – так и встрепенулся Иванцов.
– Да… Он свои стихи прочтет… Замечательно читает! – объяснил Зейдеман.
– Тсс…
Бледный студент впился глазами в Тобольцева.
Все стихло. Многие сзади подымались на цыпочки, чтоб видеть это бритое, тонкое, выразительное лицо, с шапкой золотистых кудрей над широким, прекрасным лбом.
– Дуся какая!.. – шепнула одна барышня другой.
Ты смолк навек, поэт суровый,
Не знавший отдыха борец…
Ясно, отчетливо звучал грудной голос, без малейшего напряжения. Но его слышали все, даже стоявшие позади. В нем была такая полнота и музыкальность, что он казался лаской. Он властно гипнотизировал и только одними интонациями создавал то, что называется «настроением».
В стихах говорилось о тучах, обложивших небо; о немолчных слезах, которые льются, как этот дождь; о тусклой жизни, ползущей, как этот больной туман; о том, как трудно дышится, как болезненно мечтается о солнце; как жутко идти вразброд в этом растущем тумане, «без дороги», ощупью… в ожидании рассвета…
Ты вехой был на том распутье,
В тумане слабый огонек,
И ты угас… Дружней сомкнитесь!
Рассвет, быть может, недалек…
С необыкновенной страстностью и силой прозвучали последние строфы. Настоящим вдохновением горели блестящие глаза. И, как ни банальны сами по себе в сущности были эти стихи – они были сказаны с таким талантом и «захватом», что впечатление получилось огромное. Стихи сделали то, чего не смогли сделать речи, как ни были они содержательны. Вдова покойного быстро вынула платок и закрыла им лицо.
