Теперь ее волосы украшала самая настоящая пена дней; выбежавшая из томика Виана мышка преподнесла ей чудесную лилию, да и юркнула в спасительные страницы. Женщина же цеплялась теперь за Ветер, но, конечно же, не находила опоры и периодически теряла сознание: она так и не поняла, кто сделал ее дыхание таким искусственным – неужели она сама?…
Замерзнув – обморозившись? – до той самой степени, когда солнечное сплетение затягивается корочкой льда, ее Сердце сжалось от страха. И все-таки помогло Женщине плыть быстрей. Но вода все равно окрасилась: Женщина в очередной раз потеряла сознание.
Очнулась она на чем-то, напоминающем землю, но лишь отдаленно. Впрочем, меньше всего сил осталось на удивление. Женщина встала и, сняв остатки одежды, распустила волосы: черная копна тут же скрыла спину. Женщина положила руку на солнечное сплетение, и быстро отдернула – так стало холодно! Она подула невольно на ладонь, и обернулась: нет, никогда раньше не видела этих растений, никогда не ела подобных плодов… Женщина подошла, чтобы сорвать один из них, но, потрогав, опустила руки: муляж, легко рассыпавшийся в пальцах. Пыль.
И тут она, будто сбросив давящий нежную кожу панцирь, легко побежала: к белому гроту. К – своей? чужой? – Бесконечно Удаленной Точке. Побежала без смысла. Без «почему» и «зачем». Побежала, зная одно: если не добежит – конец.
А грот, по мере приближения к нему, все отдалялся и отдалялся, будто линия горизонта; поднимался все выше и выше, радужный! Женщина выбивалась из сил, и все же бежала на странное тепло его камня.
А потом уже только шла. Только плелась. А потом, когда ступни стерлись до кости, легла на живот и, будто больная пантера, поползла. Когда же кожи не осталось и на животе, перевернулась на спину, дырявя глазами то, что находилось наверху: а было там не небо, это-то она знала наверняка! Густая масса сумасшедше ярких цветов – или, она просто не видела бесподобного – раньше? Так, запрокинув голову, Женщина почти забыла о Бесконечно Удаленной Точке: тело, став хозяином, причиняло сплошную пытку. Но вот она уже ползет на спине, отталкиваясь пятками и плечами, и… – сколько летоисчислений? – не может подняться?
Иногда она делала кровопускания, но те не помогали: проказа сидела слишком глубоко. Изнемогая, не надеясь закричать, забыв родной язык, она думала, будто скоро кончится: одновременно и жаждав, и боясь этого. Перед зрачками проплывали лица, лица – ни одного знакомого, впрочем: все больше филоновские, без кожи… С потерей надежды найти искомое Женщина подумала, что, возможно, уже умерла. Просто – так бывает – не знала об этом.
