Над ними, прямо над ящиком, повешенный. Вернее, повесившийся. Время летнее, а он почему-то в пальто, но босиком. Вообще-то, он немного мешает. Потому что почти над закуской. Иногда приходится рукой эти бледные, с синевой, ноги чуть отодвигать, чтобы дотянуться до хлебной корочки, потом выпиваешь, разговариваешь на разные темы, а они, ноги, продолжают раскачиваться. Пусть не сильно, но с мысли сбивают. Один из мужиков то ли хозяин гаража, то ли родственник пострадавшего, наверное в курсе, почему в помещении такая обстановка случилась.
Понятное дело, после второго-третьего захода вопрос этот и возник: нет, не почему в пальто, а почему у покойника сперма из ушей?
Ответ прозвучал так (да, вообще, типа беседа получилась):
– Жену сильно любил, а она ему не давала.
– А что, в посёлке других баб больше не было?
– Были. Он эту, жену свою, любил…
СНЫ
Речка. На берегу, у костерка, опять-таки, мужики. Трое. Почти репинская картина. Только здесь рыбаки. У них при разговоре меньше, чем у охотников, агрессии, кровожадности. Мужики обыкновенные, ничего в них особенного. Правда, у одного из них рога. Пара стройных длинных рожек. В остальном он, как все: куртка, штаны, свитер, небритость на лице. Все мужики спокойненько так разлеглись, расположились к привычному рыболовному трёпу. Сказать, что без водки, значит, соврать, так же, как и тот, кто сейчас рассказывает. Однако, не про рыбу. Может, даже, и не врёт…
– А к Лизке Герег по ночам муж приходит. Покойный. Уже недели две. Она его не видит, только по ночам шаги по комнатам. А Лизка его шаги знает – точно он. Дышит, трогает вещи, один раз даже стул уронил. Лизка боится. Спать ложится с детьми. А однажды не выдержала, встала, пошла в темноте на шорох. Остановилась, а, может, её даже кто-то остановил. Ноги к полу как приросли. Ужас в сердце пошёл, словно кто льдом прикоснулся. Волосы на голове встали. А Лизка, через страх не сказала, а провыла – голос не слушался: – Михай, ты зачем сюда приходишь? Зачем меня, детей пугаешь?
В комнату через окно свет проник от луны, неяркий, но видно, что Михай стоит в том костюме, в котором его хоронили. Покупали ещё к свадьбе старшей дочери. И – в белых кроссовках. Откуда кроссовки, он их уже износить успел, как на свадьбу надел первый раз… А хоронили его в туфлях. Может, он их, кроссовки, искал, ходил по квартире по ночам?
А Михай и говорит: не бойся, Лиза. Я, говорит, больше не буду приходить…
И тут с потолка снег пошёл. И сыпется, сыпется, крупный такой. Луна светит – хорошо видно. А на улице лето. Июль.
