Вдруг в этой жуткой тишине раздался отдаленный лязг цепей:
— Ведут, ведут! — вновь заговорили стены. — Ведут, ведут! — передавали друг другу заключенные.
Сколько глаз в этот миг напряженно вглядывались в темноту майской ночи?! Сколько ушей прильнуло к стенам и волчкам железных дверей в казармах?! Сколько сердец замерло в ожидании самого гнусного преступления — казни людей, боровшихся за свободу?!
Узкие окна не пропускали мутного света, подслеповатые лампы в камерах и электрические «солнца» во дворе погашены чьей-то трусливой рукой. В этой страшной темноте в последний путь мимо корпусов шли честные, свободолюбивые люди.
— Миша! Это ты? — раздался голос с верхнего этажа.
— Нет, я — Артаманов! — ответил сдавленный голос, заглушенный топотом ног и лязгом кандалов.
— Прощай, товарищ, прощай! — покатилось от корпуса к корпусу.
Лязг кандалов, сдавленный крик и топот ног стихли за корпусом в первой части тюремного двора, прилегающего к базарной щепной площади.
…Гнетущая тишина. Минуты тянутся часами. Опять глухо звякнули кандалы.
— Миша, это ты?! — вновь спросил знакомый голос сверху.
— Павел, это я. Не волнуйся. Я спокоен. Умирать вовсе не страшно. Прощай!
— Прощай, товарищ Гузаков! — ответило множество голосов со второго этажа красного корпуса.
— Миша, Миша!! Слышишь ли ты меня?!! — истерически кричал мальчишеский голос с нижнего этажа.
— Слышу, Петя! Не волнуйся! Передай матери, брату и сестрам, что я умираю спокойно. Передай привет симцам! Брат, продолжай борьбу за рабочее дело! Прощайте, товарищи!
— Прощай, Миша! Прощай, Гузаков! Прощай, товарищ! Проща-а-ай! — слилось в единый мощный голос тюрьмы, замкнувшей сотни людей в каменных мешках.
— Вы жертвою пали в борьбе роковой… — запели заключенные, сотрясая стены казематов. — …Любви беззаветной к народу, вы отдали все, что могли, за него, за жизнь его, честь и свободу…»
Гузаков твердой поступью вошел на эшафот.
— Гузаков сам накинул себе петлю! — кричали наблюдатели.
Через тридцать тягчайших минут около красного корпуса показались движущиеся тени.
— Палач, палач! — кричали с верхнего этажа. Какая-то фигура заметалась из стороны в сторону.
А из камер неслось за пределы тюрьмы:
— Падет произвол, и воспрянет народ,
Великий, могучий, свободный…
Гремели железные двери. Гудели тюремные стены.
* * *
Наступил долгожданный день для Веры — 24 мая 1908 года. Сегодня она станет женой Миши и пойдет с ним хоть на край света.
— Нет, кровопийцы, любовь сильнее смерти! Я не дам вам своего Мишу на растерзание. Вы не имеете права! Даже смертникам даруют жизнь, если девушка хочет стать его женой.
