И Тося с преданной любовью смотрела на распухший и красный, как помидор, Анин нос и на её глаза, которые от слёз стали совсем как щёлочки, и на всё её такое жалкое и такое беспомощное сейчас лицо.
– Ерунда! – говорила Тося. – Ерунда! И чего ты так плакала? Да подумаешь, журнал, дело какое! Что его, обратно, что ли, нельзя положить? Вот уж чепуха на постном масле!
– Понимаешь, я не могу, – говорила ей Аня. – Я боюсь. Я теперь даже к школе близко подойти боюсь. Я даже из дома выйти боюсь. Мне кажется, все на меня смотрят. И потом, мне стыдно. Мне так стыдно, я даже тебе сказать не могу, как!
– Знаешь что, – говорила Тося в великодушном порыве, – если ты боишься, я сама это сделаю, вот что! Да, да, я сама его обратно положу!
И Аня смотрела на Тосю, как смотрела бы, наверное, на ангела, если бы ангел вдруг, откуда ни возьмись, появился бы на свете и влетел бы, похлопывая белыми крылышками, в квартиру номер тридцать восемь и уселся бы рядом с Аней на полу в прихожей.
– Неужели ты это сделаешь? – говорила Аня, и глаза её снова начинали блестеть от слёз.
– Сделаю, – говорила Тося. – Ты не беспокойся. Да это мне ничего не стоит. Вот пустяки-то – журнал на стол положить!
– А если кто-нибудь увидит?! – волновалась Аня.
– Да я так сделаю, что ни одна живая душа не увидит. Ты только не волнуйся!
– Тося, – говорила Аня, – Тося… – и бросалась обнимать и целовать Тосю, и той даже приходила в голову мысль: а не сошла ли Аня с ума от горя и переживаний? Так это было непохоже на Аню, что она вдруг лезла целоваться…
– Тося, прости меня, – говорила Аня, – я была такая вредная!
– Да что ты! – с жаром защищалась Тося. – Это ты меня прости! Это я вредная была! Прямо ужас, а не человек!
А потом вдвоём они вытаскивали из-под ванны классный журнал и всовывали его в Тосин портфель.
А потом они прощались, и напоследок Тося Одуванчикова мерила в кухне китайский малиновый халат, так поразивший её воображение.
Когда Тося Одуванчикова спускалась по лестнице на улицу, на сердце у неё было и весело, и тревожно.
Посреди двора стоял Алик. Вид у него был совсем замёрзший.
– Ну ты даёшь! – услышала она. – Я тебя целых два часа жду! Я весь окоченел, пока ты там с «классной доской» рассиживала. Ты что, с ума, что ли, сошла? О чём это вы там могли беседовать?
«Так я тебе и сказала!» – подумала Тося. Но вслух произнесла:
– Не сердись, Алик. Я уроки Ане объясняла. А потом мы с ней пили чай. И вовсе она не «классная доска»! Зря ты её так называешь.
