«Всё кончено, – думала Аня. – Всё пропало».
Перед невидящим взором потерпевшей крушение отличницы вставали торжествующие Гвоздева с Собакиной, и до её ушей долетали произносимые ими свистящим шёпотом слова:
«Воображала! Так ей и надо! Пусть не задаётся. Уж теперь-то она ни за что не выйдет в отличницы!»
А потом перед ней вставала мама.
«Ах! – кричала мама. – Анюточка! Какой ужас! Тройка с минусом!!! Что же ты наделала? Как же я на глаза теперь покажусь моим сотрудникам?..»
А потом проплывали мимо её мысленного взора радостная Одуванчикова и хмурый Спичкин, и она отчётливо слышала, как Спичкин говорит:
«Ну и староста! Тройки с минусом получает. Переизбрать её надо».
Ну, а потом перед глазами Ани Залетаевой встала и вовсе уж страшная картина.
Боря Дубов подходит к ней на концерте, и на лице его – презрение, и он говорит ей:
«Так я и знал!.. Так и думал! Мало того, что ты двух слов связать не можешь, сидишь как бревно… Так ты ещё, оказывается, и не отличница?! И чего это мне в голову пришло с тобой дружить?»
И Боря Дубов поворачивается и уходит. Он идёт мимо белых колонн, мимо радостных первоклассников, и Аня знает, что он уходит навсегда.
Тут слёзы из Аниных глаз закапали так часто, что сухих просветов на фартуке совсем уже не осталось.
Всё пропало. Всё кончено.
Солнце сверкало в оконных стёклах, скакало зайчиками по светло-салатным стенам, улыбалось строгому портрету Менделеева и гладило мягкими, тёплыми руками Анину голову.
Весёлые пылинки плясали в воздухе. Ветер из форточки двигал на полу возле доски мягкую бумажку и тихонько перелистывал на подоконнике белые листы классного журнала, оставленного там после уроков рассеянной Ниной Петровной.
Аня подняла голову.
С тоской оглядела она сияющий от солнца пятый «А», через силу взглянула в строгие глаза Менделеева, отвела взгляд, снова увидела на окне забытый классный журнал, который с тихим шуршанием играл своими разлинованными листами, и с ненавистью воззрилась на него.
Там, в этом невинном на вид журнале, где-то между его белых страниц, которые она сама часто заполняла своим круглым, ровным, аккуратным почерком, где-то в самой серёдке притаился теперь Анин враг, Анин позор на всю жизнь – отвратительная, злая, толстая жаба, ненавистная тройка с минусом.
Хоть бы он провалился куда-нибудь, этот журнал! Хоть бы он исчез, как будто его и не было! Хоть бы он испарился! Хоть бы вылетел сейчас, на глазах у Ани, в форточку! Ну неужели же никогда в жизни не может произойти хоть маленького, ну хоть самого пустячного чуда, – врывается в пятый «А» холодный снежный вихрь, с воем кружит по классу классный журнал, и треплет его, и рвёт на клочки, и уносит с собой далеко-далеко, неизвестно куда!
