Маленькие рыцари большой литературы | страница 15



На смену ужасам братоубийственной гражданской войны, по мнению рассказчиков (несомненно, и самого Сенкевича), должна прийти любовь к ближнему.

Идея эта, наряду с идеей мужества и патриотизма, уже более века подкупает читателей Трилогии как в Польше, так и далеко за её пределами. Уильям Фолкнер писал после прочтения «Пана Володыёвского»: «„Для укрепления сердец“. Это касается каждого из нас, кто зачастую пишет развлекательные вещи, кто старается бежать от себя и своей собственной муки»[13].

Думается, не будет ошибкой сказать, что именно Трилогия Сенкевича положила начало тому феноменальному международному восприятию польской литературы, о котором мы упомянули в начале своей работы.

«Сенкевич не помышлял отрекаться от дел отечества, чтобы такой ценой завоевать мир: он писал о Польше и для Польши, а мир сам пришёл слушать его среди наших полей и лесов, наших поражений и триумфов», — сказал о Трилогии писатель и историк культуры Ян Парандовский (1895—1978).

Правда, уже среди современников Сенкевича, как уже говорилось, были и такие, кто смотрел на его произведение иначе. Так, крупнейший философ и теоретик культуры своего времени Станислав Бжозовский (1871—1911) писал: «Недостаточно любить что-то, хотя бы и до безумия. Недостаточно видеть что-то во всей красе и в солнечном сиянии.

Недостаточно словом придавать очертания своей любви. Надо ещё спросить себя, что такое твоя любовь, какова ценность того, что я люблю, какова ценность той формы, которая наполняет меня любовью».

Сенкевич — гражданин, художник, автор Трилогии — любил свою страну и своих героев безоговорочно, беззаветно. Рефлексию, сомнения он предоставил таким литераторам, как Бжозовский, Прус, Ожешко. Вопросами же, предлагаемыми Бжозовским, мог бы задаваться герой следующего романа Сенкевича «Без догмата».

*

В 1887 году Сенкевич, заканчивая работу над Трилогией, мечтал о том, чтобы приняться за современный роман. Менее чем через два года контуры новой книги стали вырисовываться: «Те, кто надеется, что найдёт здесь новых Иеремий, Чарнецких и т.д., должны будут разочароваться хотя бы потому, что таких людей теперь нет, — писал автор. — Но те, кто любит размышлять над разными вещами, найдут поле для размышлений над человеческой душой. Одним словом, там будет душа: сложная, больная, но настоящая».

Да, современность резко отличалась от славного рыцарского прошлого. «Эпоха „fin de siecle“[14], — пишет А. Ладыка, — изобиловала упадочниками, индивидуалистами, отчужденными от общества, эгоцентриками, гедонистами, скептиками, пессимистами, впечатлительными неврастениками».