Люсьен сделал вид, что засыпает.
Анри встал, потянулся.
— Оставляю тебе газеты и листовки. Если найдешь ребят, которые могут распространить…
— Да, из тех, что клеили плакаты… Как видишь, и мы можем пригодиться.
Анна вышла вместе с Анри купить лекарства. Когда за ними закрылась дверь, Люсьен откинулся на подушку и сказал:
— Вечно ему необходимо с кем–нибудь встретиться. — И добавил: — Салонный деятель.
Я боялась оставаться с ним наедине. Я не знала, как завязать разговор, а молчать было невозможно…
— Тобой тут кто–то интересовался в перерыв.
Мне было стыдно собственной глупости.
— Кто? — спросил он с интересом.
— Девушка, которая проверяет замки. Хорошенькая брюнетка.
— Да, да, знаю, — сказал он, не открывая глаз, — девочка без предрассудков.
Он приподнялся и стал искать сигареты. Не найдя, снова упал на постель.
— Мне этого мало.
Я ничего не ответила. Анри ушел, я осталась, он дремал и, видимо, не вполне отдавал себе отчет, с кем говорит.
— К тому же…
Он надолго замолчал. Потом заговорил снова невнятным дремотным голосом:
— Есть люди, которые таят в себе оружие, убивающее любовь, — чрезмерность любви.
— Ты, кажется, философствуешь, — сказала я, смеясь.
— Я несу чушь, да? — Он открыл глаза. — Который час?
— Я ухожу, половина девятого. Лечись, Люсьен. Ты похудел, побледнел.
— Опять ты за свое!..
Он встал. Вернулась Анна.
— Вот, — сказала она. И положила на стол пакетик с лекарствами.
— Сколько это стоило? — спросил брат.
— Три тысячи и… Анри одолжил мне денег.
— Анри?.. Почему бы нет, он поступил похвально, — добавил Люсьен. — Он положил начало великому перемещению богатств.
Подойдя к двери, я оглянулась на них. Свет от лампочки вобрал их в свой круг, как прожектор. Они не сдвинулись с места, когда я повернула ручку. Я уйду, а они останутся во власти магических чар.
Мадьяр вернулся с перевязкой на левом запястье. Он опять стал прикручивать фары.
— Ну как? — всякий раз спрашивал Мюстафа, сталкиваясь с ним.
— Хорошо, — говорил тот.
Через разбитое стекло проникал холодный воздух, и Бернье сказал, чтоб мы, пока стекло не сменят, загородили дыру картоном.
— Вот уже год, как оно сломано, — сказал кто–то.
Мадьяр работал в пиджаке, застегнутом на все пуговицы, воротник блестел от грязи. Я спросила Мюстафу:
— Почему он не наденет спецовку? И вы тоже?
— Что? О чем вы?
— Спецовку, — повторила я. — Холщовую куртку и брюки, как… ну, Доба, например.
— Я не ношу спецовок, — сказал он оскорбленно.
Когда он вылезал из машины, которую я проверяла, показался Арезки.
