— Скажи, Люсьен, почему… Объясни мне, Люсьен…
Он возвращался часов в одиннадцать или еще позднее, искал ее.
— А где Мари — Луиза?
— Я здесь.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Ну раз ничего, значит, все нормально.
Они уходили в свою комнату, я слышала шепот Мари — Луизы, более громкий голос Люсьена. Они разговаривали долго.
Анри являлся ежедневно к часу дня, усаживался около дверей, ждал, пока спустится брат. Или же разгуливал взад–вперед по двору, где зеленое, как никогда, дерево зонтиком простирало ветви над сухими плитами. Мы не закрывали окон ни днем, ни ночью, и стены у нас просохли. Иногда в разговоре с другом Люсьен вздыхал:
— Когда–нибудь настанет настоящая жизнь… Можно будет делать все, что захочется…
Кипа газет, купленных Мари — Луизой, громоздилась на стуле в их комнате. Переписка по сердечным делам, советы супруге, как сохранить мужа, как быть красивой… Она рассчитывала почерпнуть в них средство против метаморфоз Люсьена. Она была воплощенная мягкость. Я тогда говорила — податливость.
А я пожирала все, что разоблачало агонизирующую, но не желавшую умирать, войну. Однажды я искала последнюю статью Барсака, которую брат прибрал до того, как я прочла. Статьи нигде не было. И снова мне в руки попала зеленая тетрадь, спрятанная в папке, набитой бумагами.
Я перелистала ее, пропуская фразы, не имевшие интереса, описания, философские рассуждения; я искала чего–то, что могло бы кинуть свет на вчерашний инцидент. А накануне произошло вот что. После долгих споров — было уже около одиннадцати — Анри попрощался с нами. Мари — Луиза листала в кухне газету. Люсьен спросил:
— Ложимся, Мари — Лу?
— Я хочу немного прогуляться с тобой.
— Так поздно?
— Ну и что?
Она медленно поднялась, сложила газету, потом внезапно бросилась к нему.
— Люсьен, милый, пойдем погуляем.
— Не сейчас.
Он попытался вырваться, потому что она вцепилась в воротник его рубашки.
— Ладно, — вздохнул он, — надевай жакет, Элиза! Пошли, прогуляемся.
Я не двигалась с места в полном изумлении.
— Пошли, — повторил он, — побыстрее.
Мари — Луиза не осмелилась ничего сказать, но явно была разочарована. Люсьен зашел в комнату бабушки. Мы держали там кроватку Мари, пока не уходил Анри. Она еще не спала. Люсьен взял ее на руки.
— И ты тоже, дочь моя, пойдешь с нами. Готовы? В путь!
Мрачнейшая была прогулка. Говорил он один. Когда он направился к скверу, я спросила, почему бы нам не пойти к реке.
— Нет, — отрезал он.
Обойдя сквер, он указал нам скамейку.
