В числе его забав были две, особенно дорогие. Он держал яхту, на которой привык делать рейсы летом и осенью, и имел небольшой охотничий домик в Нортонгэмпшире. На яхте он проводил большую часть своего времени, в одиночестве или с приятелями, до которых нам нет дела; на «Фритредере» — так звали яхту — все было в полной исправности. Хотя он не платил десяти шиллингов за бутылку вина, он давал хорошую цену за паруса и канаты, и нанял опытного шкипера, способного уберечь и его самого и яхту. Охота его была поставлена почти на такую же пору — с тою разницей, что во время своих водяных экскурсий он любил спокойствие, а на охоте увлекался бешеной скачкой. В Горс-Голле, так звали его коттедж, его окружали всевозможные удобства, почти роскошь. Дом действительно походил на коттедж; он когда-то был старой фермой и только за последнее время получил свое настоящее назначение. Не было ни величественной залы, ни мраморных лестниц, ни разукрашенного салона. Вы входили через коридорчик, не заслуживавший более громкого названия, из него направо была столовая, налево более просторная комната, которую во все времена называли гостиной, ради представительности. За нею была комната поменьше, в которой хозяин держал свои книги. В конце коридорчика была крутая лестница, ведущая в верхний этаж, где находилось пять спален, так что молодой лорд мог дать одновременно у себя приют только четырем посетителям. За спальнями была кухня и комнаты для прислуги. Наш молодой демократ держал с полдюжины лошадей, все — по признанию соседей — хороших скакунов, хотя молва гласила, что за каждую заплачено не более ста фунтов. У лорда Гэмпстеда была мания утверждать, что дешевые вещи ничем не хуже дорогих. Были люди, думавшие, что он не меньше дорожил своими лошадьми, чем дорожат ими другие. Роден часто бывал в Горс-Голле, но здесь он никогда не видал леди Франсес. Молодой лорд имел своеобразные идеи насчет охоты спорта вообще. О нем говорили, и справедливо, что в целой Англии нет молодого человека, более страстно любящего охоту на лисиц, говорили, что за неимением лисицы, он готов гнаться за оленем, а за неимением оленя, за чем попало. Если уже не было никакой добычи, он просто несся домой, по полям, с приятелем, а не то так и один. Тем не менее, он питал горячую вражду во всем другим видам спорта.
О скачках он утверждал, что они превратились в простой способ наживать деньги, наименее выгодный из всех способов и наиболее бесчестный. Его никогда не видали на скаковом поле. Но враги его утверждали, что несмотря на свое пристрастие к верховой езде, он не судья в аллюре лошади, и пари держать боится, чтобы не проиграть.
