Маркиз был женат первым браком на особе совершенно не аристократического происхождения, отец которой занимал очень влиятельное положение в палате общин.
Он никогда не был министром, потому что упорно держался мысли, что лучше послужит родине, будучи независимым.
Он был богат и занимал солидное положение в обществе. Женившись на единственной дочери этого джентльмена, маркиз Кинсбёри дал волю своим либеральным симпатиям, причем нельзя было сказать, чтобы брак его был неравный.
Жена его была замечательная красавица, женщина, богато одаренная в умственном отношении, совершенно проникнутая воззрениями своего отца, но чуждая женского педантства. Будь она в живых, лэди Франсес, вероятно, не увлеклась бы клерком из почтамта; тем не менее, будь она в живых, она бы угадала в этом клерке достойного джентльмена.
Но она умерла, когда сыну ее было около шестнадцати лет, а дочери едва исполнилось пятнадцать. Два года спустя, наш маркиз нашел себе другую жену — на этот раз аристократку. Может быть, живость и резвость его политических убеждений несколько притупились, благодаря постепенному превращению в обыкновенного пера, совершенно естественному в его годы. Человеку, который ораторствовал в двадцать пять лет, надоедает ораторствовать в пятьдесят, если его ораторство не имело никаких особенных последствий. Он с удовольствием думал, женившись на лэди Кларе Монтрезор, что обстоятельства, при последних выборах, сложились так, что для него не представляется необходимости и впоследствии предоставлять роль представителя местечка, находившегося у него в руках, портному. Портной явился пьяный в заседание, и маркиз надеялся, что не пройдет и шести месяцев как лорд Гэмпстед настолько образумится, что будет в состоянии занять место в палате общин.
Затем очень быстро, один за другим, явились на свет три белокурых мальчика, лорд Фредерик, лорд Огустус и лорд Грегори. Ни малейшего сомнения не могло быть в том, что их следует воспитывать в понятиях, приличествующих отпрыскам аристократического дома. Мать их была, в полном смысле слова, дочь герцога. Но, увы, ни одному из них, по-видимому, не суждено было сделаться маркизом Кинсбёри. Не смотря на свое вполне аристократическое происхождение, они были младшие сыновья. Это было тайное горе; но когда их сестра, лэди Франсес, откровенно объявила их матери, что дала слово простому клерку, это горе не могло быть встречено молча.
Когда лорд Гэмпстед попросил позволения представить своего приятеля, казалось, не было основательной причины отказать ему. Как он ни погрузился в дебри унизительных воззрений, нельзя было допустить, чтобы даже он оказал поддержку такой ужасной вещи. Да к тому же разве в сдержанности и достоинстве самой леди Франсес не заключалось лучшего ручательства? Эта мысль маркизе даже и в голову не приходила. Когда она узнала о предстоящем посещении клерка, она, понятно, была возмущена. Все идеи, поступки, привычки лорда Гэмпстеда возмущали ее. Она была женщина, исполненная аристократической вежливости, и всегда была любезна с приятелями своего пасынка, — но любезность эта была холодная. Сердце ее их всецело отвергало — как отвергало и его и, говоря по правде, также лэди Франсес. Лэди Франсес унаследовала все достоинство своей матери, все ее спокойное обращение; но взгляды ее были даже прогрессивнее взглядов матери; напр., ей также казалось, что свет должен постепенно научиться обходиться без расстояний отделяющих герцогов от работников с фермы. Это возмущало ее мачеху.
