— Гэмпстед, — сказал он, — неужели то, что мать твоя мне сказала — правда? — Разговор происходил в городском доме в Парк-Лэне, куда маркиз вызвал сына.
— Это на счет Франсес и Джорджа Родена?
— Конечно.
— Я так и думал, сэр. Когда вы послали за мной, мне сейчас показалось, что это из-за них. Конечно, правда.
— Что правда? Ты говоришь, точно ты совершенно одобряешь это.
— Так мой голос не выражает моих чувств, так как я этого не одобряю.
— Ты, я надеюсь, сознаешь, что это совершенно невозможно.
— Не скажу.
— Не скажешь?
— Не могу сказать, чтобы я считал это невозможным или даже невероятным. Зная обоих, как я их знаю, я сознаю, что вероятность за них.
— Что они женятся?
— Таково их намерение. Я не запомню ни у него, ни у нее намерений, которые бы, рано или поздно, не осуществились.
— Так в данном случае ты увидишь это чудо. Как могло это у них случиться? — Лорд Гэмпстед пожал плечами. — Кое-кто крепко виноват.
— То есть — я?
— Кое-кто крепко виноват.
— Вы, конечно, подразумеваете меня. Я в этом деле совершенно неповинен. Представив Джорджа Родена вам, моей матери и Франсес, я познакомил вас с высокообразованным и чрезвычайно приличным молодым человеком.
— Боже милосердый!
— Я сделал для своего приятеля то, что, я думаю, всякий молодой человек делает для своего. Мне было бы стыдно знаться с кем-нибудь, кого отец мой не мог бы посадить за свой стол. Никто заранее не соображает, что молодой человек и молодая девушка должны влюбиться друг в друга.
— А видишь, что это случилось.
— Без сомнения, это было чрезвычайно естественно, хотя я этого не предвидел. Я уже сказал вам, мне это очень прискорбно. Это послужит поводом ко многим огорчениям, будет и горе.
— Горе! я думаю. Мне приходится уезжать среди сессии.
— Ей, бедняжке, будет всех тяжелее.
— Ей очень круто приходится, — сказал маркиз таким тоном, точно на этот счет он окончательно решился.
— Но никто, насколько я понимаю, не сделал ничего дурного, — продолжал лорд Гэмпстед. — Когда сойдутся двое молодых людей, у которых одни вкусы, одни взгляды, одно воспитание, одни мысли…
— Ну, ты, известно, уговоришь собаку дать отрубить себе задние лапы, — сказал маркиз, выбегая из комнаты. Он имел привычку в тесном семейном кругу употреблять выражения, которые нашел бы неприличными для себя как маркиза Кинсбёри в обществе обыкновенных смертных.
