А что до российских расстояний, то, сколько я знаю, гигантские пространства между Атлантическим и Тихоокеанском побережьями едва ли помешали Соединенным Штатам добиться гарантий от произвола власти. Коли уж на то пошло, то несмотря на умопомрачительные — по европейским меркам — расстояния США оказались в этом смысле Европой задолго до самой Европы. Короче, похоже, что «расстояния» имеют такое же отношение к европейскому выбору России, как апельсины или тюльпаны.
Старинный спор
Интересно, что мнение большинства моих оппонентов во многом совпадает с вердиктом классической западной историографии.
Ее корифеи единодушно настаивают на том же, что защищает Сироткин — на патерналистском, «азиатско-византийском» характере русской государственности. Между собою они расходятся, конечно. Если Карл Виттфогель или Тибор Самуэли вслед за Марксом утверждают, что политическая традиция России по происхождению монгольская, то Арнольд Тойнби был, напротив, уверен, что она византийская, а Ричард Пайпс вообще полагал традицию эту эллинистической, «патримониальной». Но в главном все держались одного мнения: Россия унаследовала ее от восточного деспотизма.
Сегодня в этом — парадокс, классики западной историографии неожиданно полу>1! или мошное подкрепление. Большинство «высоколобых» в свободной постсоветской России встало ни их сторону. Прав оказался Георгий Федотов в своем удивительном пророчестве, что, «когда пройдет революционный и контрреволюционный шок, вся проблематика русской мысли будет стоять по-прежнему перед новыми поколениями России».
Старинный спор славянофилов и западников, волновавший русскую культурную элиту на протяжении пяти поколений, и впрямь возродился, хотя решения он не имеет. Намного важнее всех их непримиримых противоречий глубинная общность обеих позиций — те и другие абсолютно убеждены, что у России была лишь одна политическая традиция — патерналистская, назовите ее хоть евразийской, или монгольской, или византийской. Я же попытаюсь показать, что их две — рядом с патерналистской живет и европейская традиция. Они не только живут как две души в одной, но и борются между собою насмерть.
«Маятник» русской истории
Упустите из виду этот роковой дуализм политической традиции России, и вы просто не сможете объяснить внезапный и насильственный сдвиг ее цивилизационной парадигмы от европейской, заданной в 1480-е Иваном III Великим, к патерналистской — после самодержавной революции Грозного царя в 1560-е (в результате которой страна, совсем как в 1917, неожиданно утратила не только свою традиционную политическую ориентацию, но и саму европейскую идентичность). Не сможете вы объяснить и то, что произошло полтора столетия спустя. А именно — столь же катастрофический и насильственный обратный сдвиг к европейской ориентации при Петре. А ведь для того, чтобы это объяснить, можно провести историческое сравнение. Одновременно с Россией Петра, Екатерины и Александра I существовала в Европе еще одна могущественная империя, бывшая при том сверхдержавой, Блистательная Порта, как требовала она себя именовать, в просторечии Турция. Она тоже пыталась проводить модернизацию и обрести европейскую идентичность. Весь XIX век пронизан отчаянными попытками Порты совершить то, что сделал с Россией Петр. Некоторым из ее султанов даже пророчили судьбу Петра. Не помогло. Турция продолжала скатываться к положению «больного человека Европы». Стать равноправной участницей европейского концерта великих держав в XIX веке ей так и не удалось. Об обретении европейской идентичности и говорить нечего.
