Но однажды он позвонил ей, намекнув на новый абзац. Решение принято, он «порывает со всем этим бредом» – так и сказал: «Со всем этим бредом».
– С каким бредом, человече, с каким бредом? – кричала Аня в трубку. – Я ТЕБЯ АЮ, слышишь? С каким таким бредом?
…Тот, с которым ОН заходил когда-то в клуб, высокий симпатичный, отысканный Аней в одной из обкуренных компаний района Бибирево, поведал ей: «Ушел в себя. Да не парься ты, он всегда на Востоке был двинутый, – его друг отводил глаза, красноватые от травки. – На самом деле он хочет полностью… Понимаешь? Да ты дунь лучше – шмаль отличная…».
Аня понимала. Она поняла все настолько хорошо, что только тонны определенной литературы, прочитанные за этот год, не позволили ей наглотаться какой-нибудь дряни. Еще она поняла, что ЕГО больше не будет в ее жизни, ни-ког-да. Но какое странное все-таки это слово! Оно похоже на звук выроненной из рук пустоты… «И у меня никогда не будет от него… никогда, никогда, никогда… Ла-да-да… ла-ла-ла… ла-да-да… ла-ла… да… а-а-а-а… а-а… а…?…»
Новый абзац.
Она додго глотала феназепам и была похожа, скорее, на зомбированную куклу, механически, без эмоций, совершавшую необходимые однообразные ежедневности, нежели на необычную молодую женщину с дивно пахнущей кожей. Она «тупо» писала статьи, «тупо» улыбаясь, «тупо» стояла за барной стойкой, «острый» филолог с высшим образованием без кола и двора, «тупо» учила подростков казусам русского; потом «тупо» заходила в метро и за километр обходила местечки, где была не так давно с НИМ – а так как радиус ИХ прогулок был весьма широк, то ее остаточный радиус оказался чрезвычайно узок. Так Анна обнаруживала себя на диване с бутылкой чего-нибудь крепкого и хоть и знала, что жалеть себя – последнее дело, все же из последних сил себя жалела: ведь, кроме себя самой и Бога, пожалеть ее не смог бы никто – только Бог был тогда далеко и вестей от него не предполагалось.
Это естественное, известное всем когда-либо терявшим нечто дорогое чувство, похожее на чувство животного в своей природности, когда раненый зверь зализывает выпадающие наружу кишки, чуть не сделало Анну алкоголичкой. Витька откачивал ее – осунувшуюся, заплаканную, с синяками под огромными глазами – и говорил, что подобная слабость отвратительна и едва ли понравилась бы ЕМУ. Именно Витька заставлял ее причесываться, есть, дышать: «Представь, что тебе просто надо выучить новый язык. Какой-нибудь китайский. Иди встать на коньки. Это не обязательно должно получиться у тебя сразу, но это реально, ты все можешь», – говорил он. «Капп er was?» – слабо улыбалась Анна. «Что-то?» – не сразу понимал Витька. «И почему ты спишь с мужиками? – сказала однажды в потолок Анна, – ты же такой классный, Витька, я сдохла бы без тебя в этой коммуналке…» – «Если бы я спал с кем-то другим, я был бы
