– Как вы относитесь к тому, что в нашем городе так много приезжих?
– Нормально. Надо же кому-то туалеты сторожить. Вот и пусть сторожат.
«Коренной житель», сын едва умевших говорить лимитчиков, тридцать девять лет назад приехавших в Москву из уездного города N, чтобы работать на заводе, жить в общаге и полжизни ждать очереди на квартиру, явно забыл о собственном плебейском происхождении; впрочем, оно осталось за кадром как несущественное.
В Ане же что-то хрустнуло; НЕТ! – сказали ее пальцы. НЕТ! – завопило все ее существо. НЕТ, НЕТ, НЕТ!!! Она не станет сторожить туалеты, она сделает все возможное, чтобы не сломаться… Она сделает это уверенно и спокойно; еще большую уверенность и спокойствие придавал ей уличный подростковый фольклор типа
Россия – для русских,
Москва – для москвичей.
А ну, давай, у…бывай скорей!
Аннушка приходила с работы и писала; возвращалась от друзей и писала; приползала с очередного свидания с очередным не тем и писала, писала, писала… Какое упоительное это было ощущение – свобода слова, пусть и дутая, но хоть где-то – ХОТЬ ГДЕ-ТО свобода! Со словами «Все-таки она вертится!» – изобретала Аня очередное гармоничное колесо – впрочем, для нее самой оно вовсе не было очередным: она самовыражалась, может быть, впервые в жизни, так явно и безудержно. Слово было сильнее Секса, хотя и росло из одного с ним корня. Секс, как и любовник, растворялся – молнией, разрядом, безумством, конечностью, но Слово – оставалось. Слово было больше, чем просто сочетание букв. Оно было живым, настоящим, осязаемым – то шершавым, то гладким, то тусклым, то ярким, а то и плотным или вовсе – эфирным: тогда из него можно было шить самые настоящие снежные хлопья… Слово жило своей собственной жизнью, горело, шипело, искрилось, пульсировало, переливалось всеми цветами радуги!! СЛОВО ЖИЛО СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ ЖИЗНЬЮ, ГОРЕЛО, ШИПЕЛО, ИСКРИЛОСЬ, ПУЛЬСИРОВАЛО, ПЕРЕЛИВАЛОСЬ ВСЕМИ ЦВЕТАМИ РАДУГИ!! У него был даже свой аромат и своя особая реальность; туда так легко можно было сбежать… Там ненужными оказывались документы и прочая тошнотворная скука, так часто мешающая дышать.
Когда Аня наконец поняла, что с помощью слов можно не только самовыражаться, но и получать за эти самые слова хотя бы какие-то деньги, она воспряла духом:
– Витюнь, а не пойти ли мне?..
Витька был ее первым читателем и, пожалуй, самой близкой «подружкой» в течение многих лет; их отношения переросли из просто дружеских в отношения по-настоящему родные. Ане, фактически потерявшей все связи с исторической родиной, где славный уездный город N так давит на придуманное умнымя дядьками бессознательное, необходимо было что-то а-ля «семейная подпитка» в переломный момент. Аня ходила по коммунальной кухне взад и вперед:
