доведет до логического конца игру «Я сам!», начинающуюся обычно с кризиса трехлетки и не заканчивающуюся, о чем по обыкновению забывают, никогда, ее, био-car, тут же (дабы не храпела всю ночь и не зевала весь день
[34]) поставят на место (поток) – оппаньки, свобода воли и выбора: «Свобода – это возможность сказать, что дважды два – четыре»
[35], не так ли, Смит? Но если тебе не принадлежат даже
собственные мысли, что же тогда твое?.. Да есть ли оно вообще, существует ли?.. Редкий гений находит Источник в заветном ларчике бессознательного, – но у простого-то смертного ничего своего нет,
la-la, у простого-то смертного ничего своего нет и быть не может,
la-la, поет Сана,
la-la, – и, выходя на улицу (избыток азота в воздухе), подставляет лицо снегу: чересчур.
Чересчур хороша.
Вот и с П. в снег познакомились – точнее, их банально (ли?) друг с другом столкнули, сшибли, чтоб уж наверняка (наверняка – что?). «А откуда, думаете, это вот «заткнуть рот рублем» пошло?» (доставая бумажник, чтобы расплатиться с таксистом). – «О чем вы?..» – «О том, что рубль в древности заклепку означал, и только в четырнадцатом веке, став, как сказали бы сейчас, единицей ценности, начал с…» – «Зачем вы об этом говорите?» – «Хочу показаться умным…» – «Считайте, что показались». – «Креститесь». – «Я соврала». – «Слово не воробей». – «Кто вы?» – «А вы?..».
Сана влюбилась – есть и такое словечко – в ту зиму, как иногда пишут, до беспамятства. Потеряла голову. Ей «снесло башню». «Сорвало крышу». Что там еще бывает? (Автор в растерянности разводит руками – он/а не хотел/а, действительно не хотел/а). Это потом уже, после их цирка, вспомнится «Трапеция»[36]: ну а пока… Пока ресницы его в снегу (и почему Сана не снежинка? так бы и растаяла: пусть короткометражка, пусть однодневка – какая разница!), пока бирюза глаз его лучится, она, Сана, готова слушать и слышать – слышать даже то, что он, видите ли, окольцован. «А я вот раскольцевалась». – «Почему?» – повиснет в воздухе, когда после поцелуя (живи, Сана, живи: в конце концов, это просто слюни) они перейдут, наконец, на ты. – «А разлюбила…» – «И только?..» – «А мало?..»
Ни к одному человеку не испытывала она такой нежности, ни к кому другому не влекло ее с такой яростью – и никого больше не желала она так сильно и одновременно невинно. П. тоже тянуло к Сане – только иначе: жестче, резче – и как-то легче; сомнительное преимущество, всегда дающее, впрочем, игроку довольно скучные в своей предсказуемости дополнительные очки… Спугнуть странную дружбу тем, что называется скучным словечком «постель»? Алхимия молчания! Сана изнемогала, текла, плавилась – и это-то было хуже всего.
