, купленная загодя курица, свои, с дачи, картошка да соленья, которые, тихонько чертыхаясь, закатывала буся – вон она, справа – летом… А вот и дед:
починяет примус, а вот и… Но что это?.. Сана-маленькая остервенело трясет над ухом Соньши-крольчихи погремушку, а Сана-большая – тсс! – заходит в квартиру. О, она будет осторожна, предельно осторожна, она никого не потревожит. Ее, конечно же, не заметят – дежавю дежавю… Маме тридцать лет и три года. Какого лешего, р
одная, не успокоилась ты на Саночке, зачем понадобилась Сонечка? (рефрен). Сана садится в отцовское кресло и, взяв со стола первую попавшуюся газетку, читает: «Не покидает ощущение, будто у этого литератора нет ни прошлого, ни будущего. Безыдейность, эгоистичную сосредоточенность писателя на собственном эго (так называемом «лирическом я» героя) можно охарактеризовать как глубоко чуждую традициям советской драматургии. Более того…». Сана закрывает глаза, откладывает статейку и пытается обнять бусю, но та небрежно смахивает с плеча ее руку: «И откуда только зимой мухи?» – удивленно поднимает брови; Сана чудом протискивается в тонкую щель форточки, но вылетает, как всегда, в трубу.
С чего, собственно, все началось? Что отделяет ее, нынешнюю Сану, от прежней? «Любишь кататься – люби и Саночку» – «Я больше люблю на Саночке», а потом так: «N просит уничтожить все свои записи, которые у тебя остались». В каком году это было, был ли вообще тот год или все попросту снится, а явь – одни лишь треклятые переводы?.. Люди – паронимы, думает иногда Сана, сходные по звучанию тела (слова?), близкие, но не тождественные по духу (значению?). Не примирить их никогда схожим корнем, не смирить – о, близость интонаций не означает близости мыслей! Блажь, впрочем, блажь: какие, к чертям, паронимы!
Сковородка раскалена до предела – Сана знает, вариантов выхода обычно два: либо тебя жарят живьем, либо ты прыгаешь. У прыжка также есть разновидности: куда маятник качнется, туда и полетишь… «Лариса Долина говорит, что смотрит теперь футбол с интересом: чего не сделаешь ради му…» – Сана щелкает пультом, открывает тот самый, из прошлого века, томик и закуривает: Прозрачен древний храм за дымкой серой[11]… Если с чем-то и можно сравнить их с П. серию опытов, то первым на ум приходит, как ни странно, кракелюр: однако картина, увы и ах, не подлежит реставрации, к тому же не совсем ясно, имела ли она на самом деле историческую ценность, а потому –
