Он последовал за воином.
Толпа Иисусов разбрелась по окрестностям.
888
Зеленый летний луг купался в цветах заката. Приближалась ночь. Отряд воинов, устраивался на ночлег прямо в «поле». Воины занимались каждый своим делом — кто–то сооружал место для ночлега, кто–то разводил костер. Всех этих людей отличала одна странная черта. Никто не произносил ни слова.
Последние сутки их похода врезались в память картинами безумных чудес и ужасов. Копья и стрелы супостата не пугали дружину, но те события, свидетелями которых они стали, пробирали насквозь.
Два человека сидели на бревне поваленного дерева чуть поодаль от основного отряда и тихо беседовали.
— Ну, конечно, видеть такого мы не видели. — Тихо говорил тысяцкий Осока. Все как–то перевернулось с ног на голову. Говори что знаешь, Путешественник.
Торвальд начал свой долгий рассказ:
— Да, что тут скажешь–то? Вы и сами все видели. Лонга–то ваш не из этих мест был.
— Это ещё мягко сказано. — Перебил собеседника Тысяцкий.
— Так, вот. — Продолжил Торвальд. Зло–то оно везде кроется и даже на самые светлые помыслы готово посягнуть. Оно ведь как. Когда добрые дела творишь, надо с добрым умыслом. А когда со злым–то — на деле черт те что выходит.
Человек он же создание такое — все о вечном думают, о добром, стало быть. А на деле? Тьфу.
Торвальд сплюнул.
— Господ наш Иисус Христос зла никому не желал ни делами своими, ни помыслом. Оставил после себя последователей своих, те, в свою очередь своих и так далее. Но там где человек, там злоба бывает очень часто.
Не все стали напутствия Спасителя во благо употреблять. Кто–то для власти и богатства, а кто–то чтобы оправдать деяния свои перед угнетенными.
Так вот время–то, сколько прошло с Воскресения Христова? Уже почитай девятьсот лет. За это время–то много поменялось. Спаситель он же книжек не писал никаких — ему слово достаточно было. И слово было Богом. А потом «мыслители» всякие по научению дьяволова всякого понапридумывали.
Кто–то в пользу себе начал тексты первородные дописывать и дополнять. И, вроде бы, ничего крамольного и злого в них не было — наоборот, все по благочестию чин держали — что, да как. Вот только когда все это разрастаться начало, все это простым мирянам уже сложно стало. Нужны были разъяснения. А разъяснения — они как? Они ведь от людей уже простых, по сути. Один священник все так трактует, а другой по–другому. Отсюда деления всякие сделались. Арианцев уже анафеме придали, Армяне, и Ассирийцы по своему пути пошли.
