Я сидел напротив него, и мне казалось, что он смеется надо мной.
— А сейчас? — спросил я, глядя на синее небо в окне за его спиной. — Разве сейчас идет дождь?
Дядя Дамир усмехнулся.
— Осенью не обязательно идут дожди. И в ней тоже бывают прекрасные дни, такие же, как сейчас.
— Что же будет потом? — снова спросил я, уже догадываясь, каким будет ответ.
— Потом придет зима, — развел он руками, и рыбки метнулись кто куда, но одна, самая маленькая, сорвалась и упала на пол.
Я бросился на колени и, собрав ладони лодочкой, подхватил с пола ее прохладное невесомое тельце.
— Что упало — то пропало, — улыбнулся сосед, когда я протянул ему сомкнутые ладони. — Дарю.
Жанка тоже была выдумщицей. Она рассказывала мне жуткие истории: например, про отрубленные пальцы космонавта. Он потерял их в тот самый момент, когда, захлопывая за собой ракетный люк, не успел убрать руку. Потом эти пальцы долго ползали по земле, дожидаясь возвращения хозяина, а когда он, наконец, вернулся, они нашли его и задушили.
— Как пальцы могли его задушить? — пытаясь казаться насмешливым, спросил я.
— Очень просто, — ответила Жанка. — Два пальца залезли в нос, пока остальные два зажимали рот.
И она вскинула руку к моему лицу, растопырив свои тонкие длинные пальцы. Что-то в этом было пугающее, честное слово, в этой вечно липкой от конфет ладони. Я гадал, зачем пальцам понадобилось убивать космонавта? Может быть, потому, что он не взял их в космос, и их душила обида? Но ведь это случилось не по его вине, и ему наверняка тоже не хватало их там, на космической орбите. Потом вдруг во мне что-то щелкнуло, и я сопоставил два этих похожих друг на друга слова. Я поменял их местами, и вот что получилось: их душила орбита, его орбита, и поэтому они испытывали космическую обиду. Додумавшись до такого, я побежал к Жанке поделиться догадкой. Вышел на площадку и позвонил в дверь.
— Ты дурак, — сказала она после моих взволнованных слов.
«Дать ей, что ли, в лоб?» — подумал я, сжимая кулаки.
Но Жанка была сметлива. Она тут же прочла в моих глазах угрозу.
— Хочешь, что-то тебе покажу? — заискивающим голосом, сбивая мой настрой, проговорила она. И, не дожидаясь ответа, пошла в комнату, бросив на ходу: — Пойдем.
Я поплелся за ней, чувствуя, как растворяется моя злость. В квартире, кроме нас, никого не было. Она села на диван, заправленный черным бархатным покрывалом, и подняла на меня глаза.
— Так ты хочешь? — повторила она.
— Что? — не понял я.
