Ее звали Рита, ее звали Марго и, наверное, звали как-то еще, но все эти имена были невесомы, пусты, потому что не имели никакого значения. Все, что я хотел, это справиться с собой, со всем тем, что происходило внутри меня, что открывалось неявственно, но довольно ощутимо. Я шел за ней по тропинке, меж камышей, время было раннее, бежевая ночь медленно перетекала в такого же цвета утро, и где-то вдали гудел паровоз, который должен был увезти меня из этих мест.
И вот она крутила задом, играла ножными мышцами, немного подпрыгивая при ходьбе, — так, что я, глядя на нее, невольно ощущал себя стариком, измученным и печальным, обреченным на то, чтобы только смотреть и вздыхать, не в силах найти подходящих слов, не говоря уже обо всем остальном. Это было четвертым нашим свиданием, а я никак не мог ей присунуть, потому что мой член в последний момент тушевался, как если бы вдруг увидел себя в зеркале и ужаснулся вздутых вен у самой своей головки. Дойдя до большого валуна, лежащего, как в русских сказках, посреди дорожки, мы прощались. Она что-то еще говорила, гримасничая изо всех сил, целуя меня крепкими губами, словно высасывая последние остатки моего мужества, и, махнув ладонью, скрывалась за поворотом. За ней смыкались камыши, она ныряла в них наподобие болотной русалки, и мгновенно все стихало. Я брел обратно, утомленный бессонной ночью и безуспешной борьбой со своей слабостью, отягощенный чувством бессилия и тоски. Все это выглядело нелепо, я был сломлен и в то же время понимал, что вся эта чепуха закончится сразу, как только я сяду в свой вагон.
Все началось с банальной пьянки, которая случилась в одну из белых ночей. Славику Сулиму родители прислали денег на его день рождения — не знаю, на что они рассчитывали, засылая ему кругленькую сумму, но потратил он их весьма прозаично. Мы затарились молдавским крепленым вином в больших темных бутылках, называвшихся бомбами, и с нетерпением ждали часа, когда комендант, устав от раздачи пистонов, свалит, наконец, домой.
Так и произошло. Скрипа и Курочка привели своих подруг — Зойку и Марго. Наяды вели себя вызывающе. Казалось, наши взгляды будили в них тайные желания. Здесь, на краю занюханного северного городка, в солдатской каптерке, они воображали себя топ-моделями. Наше внимание было сродни фотовспышкам.
Не помню, когда я заметил интерес в ее глазах. Может быть, тогда, когда, взяв в руки гитару, сбацал что-то щемящее про яблоневый сад и музыканта с расстроенной скрипкой. Все это было не важно, за два года я привык к такому выражению своего одиночества. Я неплохо пел и мог вызывать разные дешевые чувства.
