На низеньком столике в виде седла слона и в окованном латунью сундуке, в ящиках стола лежали бумаги, разобрать которые Кальпана за сегодняшнюю ночь всё равно не смогла бы. Ткань ширмы была расшита травами, деревьями и цветами, пахла сандалом. И оттого Кальпане чудилось, что она спит где-то в лесу, в гамаке, как любила раньше. Но ей нечасто позволяли так спать, опасаясь ядовитых змей. Здесь змей не было, и ночная тишина, заполняя комнату за комнатой, навевала дрему.
Жаркая пряная темнота, казалось, не пропускала звуки. Она накрыла бурлящий многолюдный город, приглушив на время взволнованное, судорожное движение столицы. Фонарь над, входной дверью выхватывал из темноты кроны деревьев с резными плотными листьями и освещал широкий английский газон, а также часть садовой дорожки. Белая изгородь балкона и первые ступени ведущей вниз лестницы уже терялись во мраке.
Кальпана вспомнила огоньки, мерцающие сейчас над садом. В память врезалось небо, которое сегодня почему-то стало ближе. Казалось, что острые, как иглы, огоньки перешёптываются и смотрят вниз, на Землю, напряжённо и выжидательно. Бескрайний переливающийся шатёр опрокинулся над Новым и Старым Дели, над проспектами и улочками, над храмами и лавками, над крепостями и садами. Над всей Индией, над людьми, спящими в особняках, и лачугах, в тесных комнатах и просто на траве.
Индийцы спали сейчас и ничего не знали, о завтрашнем дне. В любой момент могла свистнуть пуля, мог сверкнуть кинжал, мог грянуть взрыв бомбы и прервать чью-то жизнь. Тех, кто сейчас ворочался в жаркой темноте, тревожила мысль о безрадостных днях и злых ночах. Быть может, овевали их лица прохладой грёзы о чём-то светлом и искупляющем. Ночь была такой же, как другие, и в то же время не похожа на них, и Кальпана чувствовала это, думала, страдала.
Страна, с которой бывшая джайпурская принцесса дышала одним дыханием, жила одной жизнью, раскинулась на север и на юг, на запад и на восток. Она напоминала гигантское сердце, опутанное сосудами рек. Индия лежала, величавая и непознанная почти за семьдесят лет жизни, в ночи, в тишине. Текли последние часы покоя. Потом они перейдут в минуты, в секунды. И, в конце концов, останется последний, решающий миг.
– Ты будешь жить… – прошептала Кальпана, обращаясь к стране, как к тяжело больному человеку. – Мы умрём, но ты будешь жить. Возьми нашу кровь и наберись сил. И мы воскреснем вместе с тобой!..
Громко тикали стенные часы. Густая тьма, затопившая кабинет, казалась плотной, осязаемой. И на большой старинной кровати за ширмой, под богатым покрывалом лежала маленькая женщина, чувствующая себя затерянной в космосе песчинкой. Её мысли путались, обрывались и ускользали, оставляя в мозгу звенящую пустоту.
