Так продолжалось до тех пор, пока доктор не направился к группе буров, лежавших на матрасах прямо на земле, все еще продолжая бормотать: «Отлично-отлично, все идет как по маслу…»
Здесь он остановился и насупился:
– Черт побери, а вот это мне уже не нравится!
Буров было пятеро. Это были жертвы английского крупнокалиберного снаряда, который угодил в группу солдат и уложил наповал десятерых бойцов. Уцелевшие же были в чудовищном состоянии: растерзанные мышцы, раздробленные кости, разорванные сосуды – сплошное месиво из мяса, обломков костей, тряпья и сгустков запекшейся крови.
Доктор Тромп на время утратил свое красноречие: несмотря на то что ему доводилось видеть всякое, тут он не сумел скрыть волнение.
Заручившись помощью Фанфана и Жана Грандье, близких к обмороку от жалости и ужаса, доктор взялся за дело. Он ампутировал конечности, рылся в телах в поисках осколков и разорванных сосудов, накладывал бесчисленные швы. Теперь ему приходилось иметь дело с повреждениями, каждое из которых угрожало жизни и к тому же было чревато осложнениями. Вдобавок двойной шок, причиненный ранением и вызванный самой операцией, и огромная потеря крови, истощающая раненого.
Как долго тянулись и как нестерпимо мучительны были эти операции, производившиеся без всякого наркоза!
Когда наконец самые тяжелые раненые получили помощь, доктор Тромп направился к младшему лейтенанту, терпеливо ожидавшему своей очереди. Его левая ключица треснула от удара, который Сорвиголова нанес ему прикладом маузера; рука не действовала, а грудь была исполосована обломком сабли, превратившимся в руках капитана Молокососов в опасное оружие.
Доктор тщательно промыл раны обеззараживающим раствором и наложил тугую повязку, чтобы воспрепятствовать инфекции. Затем, покончив с обязанностями врача, он вскинул на плечо карабин, нацепил патронташ и снова был готов с помощью «гуманной» пули наносить те самые аккуратные раны, которыми так восхищался.
Сорвиголова и младший лейтенант хайлендеров, хотя во время первого знакомства и обошлись друг с другом неучтиво, сразу же почувствовали взаимную симпатию. В высшей степени храбрые и прямодушные, они были противниками во время битвы. Но благородным натурам чужды ненависть и низкая злоба межнациональной вражды. Отвага одного возбуждала в другом лишь уважение. И теперь уже не было ни англичанина, ни француза, ни победителя, ни побежденного, а только двое отважных юношей, чувствовавших, что могут стать друзьями.
