Обратимся к самым показательным примерам, предлагаемым странами Северной Европы. Несмотря на последние неолиберальные сдвиги во многих областях политики, их социал-демократическое наследие выражается в низких показателях неравенства, высоком уровне государственных расходов, перераспределительном налогообложении и важной роли национального правительства, которая никогда не ставилась под сомнение. Поэтому усиление корпоративной власти могло привести не к ослаблению власти государства, а к передаче ему управления внешними эффектами (или, скорее, корпусу налогоплательщиков; при этом уровень налогов определялся исходя из их способностей к уплате). Необходимость сохранения открытости экономик Скандинавских стран обусловила весомость доводов работодателей относительно того, что они нуждаются в гибком рынке труда, и способствовала их избавлению от затрат, связанных с обеспечением стабильной занятости. Восприятие сопутствовавшего этому ограничения прав наемных работников на законную занятость (за исключением богатой нефтью Норвегии) облегчалось тем фактом, что профсоюзы сохранили свою силу не только в общенациональных политических центрах, но и на индивидуальных рабочих местах. Следовательно, у рабочих были основания надеяться, что ограничение прав вовсе не обязательно приведет к произвольным или неоправданным увольнениям. Таким образом, сочетание сильной профсоюзной власти и перераспределительной налоговой системы способствовало возникновению доверия между сторонами процесса, что облегчило принятие рабочими и профессиональными союзами как освобождения фирм от обязанностей по финансированию, так и возросшей гибкости рынка труда. Если данное утверждение справедливо, то мы имеем дело с важным, хотя, возможно, и случайным примером того, как публичная политика посредством использования механизмов поддержки и побуждения к доверию становится опорой и маркетизации, и регулирования. Следовательно, передача корпоративных обязанностей государству не всегда является примером защиты интересов корпораций в полном согласии с неолиберализмом третьего рода. В данном случае фирмы не паразитируют на государственной политике, но получают выгоды в рамках разумного социального компромисса между государством, капиталом и трудом. При этом выигрывают все пошедшие на взаимные уступки стороны.
Едва ли не полную противоположность представляет собой модель рынка труда стран Южной Европы, характеризующаяся высокой защитой наемных работников и низким уровнем пособий по безработице. Она сформировалась в послевоенный период в контексте достаточно закрытых экономик, крупных фирм, защищенных государством, и относительно малочисленного класса наемных работников. Значительная часть населения этих стран была занята земледелием и находилась вне сферы классических отношений промышленной занятости. Основная ответственность за защиту труда возлагалась на работодателей. Последние, в свою очередь, были защищены от внешней конкуренции. К тому же во многих случаях профсоюзы и трудовые инспекции не обладали силой, достаточной для принуждения работодателей к соблюдению трудового права. Большое количество трудящихся были и остаются вовлеченными в теневую хозяйственную деятельность. Защищенная часть рабочей силы составляла меньшинство, подразделявшееся, в общем, на две категории: работников крупных фирм, занятых физическим трудом, которые могли ассоциировать себя с коммунистическими движениями, если их к тому времени еще не удалось усмирить, и государственных служащих. Государству необходимо было гарантировать лояльность своих служащих. Руководствуясь политическими соображениями, а также в силу относительно низких издержек оно могло сосредоточить основные усилия на обеспечении этих двух групп пенсиями, социальным страхованием и защитой труда.
