Единственным человеком в долине, кто умел делать очки, был стеклодув Фьютт, и младший Крокк из семьи Крокков был постоянным его клиентом, потому что чуть не каждый месяц разбивал или терял их при загадочных обстоятельствах.
Мать мальчика привязывала драгоценный предмет шнурком к воротнику куртки, дед тачал надежные футляры, братья смеялись над растяпой, а отец страшно ругался — но Крокк был неисправим. Сейчас на нем как раз должны были быть только вчера купленные очки в блестящей проволочной оправе. Однако он шарил по всем карманам — и не находил их.
Мальчик остановился на обочине и запустил руку в тяжелую заплечную сумку, в которой таскал всякую всячину в половину себя весом.
Пес, плетущийся сзади, с недоумением посмотрел на своего мешкающего подопечного. Затем он вопросительно вильнул обрубком хвоста и глухо гавкнул, подгоняя его, словно вставшую на дороге овцу. Все-таки Рубб был пастушьим псом и имел далеко не аристократические привычки. К тому же он был убежден, что он главный в компании и, хотя относился к хозяину снисходительно, считал необходимым посильно заниматься его воспитанием.
Крокк отмахнулся от надоеды-пса сумкой, шмыгнул носом и уселся на траву. Вытащив грифельную доску, часть барсучьей челюсти с клыками, какую-то бесформенную деревяшку и кусок свинцового слитка, Крокк наконец обнаружил искомое. Одно стекло выпало из оправы и валялось где-то на дне сумки, а второе было наглухо перепачкано смолой, пролившейся из лопнувшего пузыря на дне сумки. Вскоре обе руки мальчика оказались в той же липкой жиже, которую он безуспешно пытался оттереть о штаны.
Дело в том, что научные эксперименты были его страстью. Путем жестоких войн и коварных интриг он отвоевал у братьев собственный маленький сарай в углу сада, в который имел право входить только он один. Право это поначалу оспаривалось, но затем братья нашли себе лучшее применение, чем препираться из-за рассохшейся развалюхи на заднем дворе. Все трое один за другим женились, работали вместе с отцом и, наверное, просто забыли про давний спор. Им было уже неинтересно разбираться, кто стащил алебастровые шарики из жестяной банки и почему почти новая еще удочка валяется сломанной на грядке с укропом. Это вполне устраивало Крокка, день и ночь проводившего в своем замке, смешивая, переливая и взбалтывая какие-то подозрительные смеси, большая часть которых пахла, как выгребная яма, и горела, как сухой хворост.
Сарай дважды чудом не сгорел от очередного опыта неутомимого обитателя, но взрослые успевали залить пожар и вытащить самого великого и ужасного Крокка с опаленными пальцами и бровями. Единственный, кому разрешалось присутствовать при этом колдовском действе, был его дед Хрумм от которого, говорили, Крокк и унаследовал свою пагубную страсть к чтению книг и поджогу взрывающихся порошков.
