Сегодня, однако, его обычная осторожность вступила в конфликт с неожиданным безрассудством. Пока они шли, в его мозгу неотступно крутилась одна и та же фраза: «Скажите, не собираетесь ли вы на следующей неделе в город?», но он не мог заставить себя произнести ее вслух. Они подошли к маленькому голубому автомобилю, миссис Али открыла дверцу, и майор ощутил внезапную печаль. Он вновь восхитился ее ровными бровями и блестящими волосами, наполовину скрытыми шарфом. Почувствовав его взгляд, она выпрямилась. Она была невысокой, и ее подбородок уже не был виден из-за крыши автомобиля.
— Майор, — сказала она, — могу ли я обсудить с вами Киплинга, когда дочитаю книгу?
С неба посыпались крупные капли, и порыв холодного ветра закрутил вокруг его ног пыль и мусор. Печаль исчезла, и он подумал, что сегодня все же отличный день.
— Моя дорогая миссис Али, буду счастлив, — сказал он. — Я в вашем полном распоряжении.
Гольф-клуб стоял на обращенной к морю стороне Южной Гряды[4], на низком мысу, оканчивающемся поросшими травой дюнами. Порой внезапные порывы ветра свирепо швыряли пригоршни песка прямо в лицо. Тринадцатая лунка прославилась благодаря Леди Юнис, крупной ромнийской овце, которая съедала всю траву в пределах досягаемости своей ржавой цепи. Посетителям, особенно американцам, объясняли, что шарики овечьего навоза на поле для гольфа — это своего рода национальная традиция. В ящике поблизости хранился ржавый совок для уборки, там же можно было вымыть мячи. Некоторые новички, бывало, жаловались на Юнис; они опасались, что в эпоху элитных курортов для гольфа и корпоративных матчей из-за нее клуб будет выглядеть слишком убого. Майор был на стороне защитников Юнис и полагал, что взгляды новичков свидетельствуют лишь о том, что комитет клуба отбирает новых членов без былой тщательности. Кроме того, ему нравилось упоминать о том, что Юнис «не портит экологии».
Утреннее солнце и ароматы моря и травы взбодрили майора, и, уводя Юнис от южной кромки поля, где лежал его шар, он украдкой потрепал ее по боку. Алек косил траву своей клюшкой. Его лысина сверкала на солнце. Майор терпеливо ждал; закинув на плечо короткую клюшку, он любовался изогнутой линией гавани: мили песка и бесконечное пространство воды, залитой серебром пасмурного дня.
— Чертова трава. Весь изрежешься, — сказал побагровевший Алек и затопал, чтобы стряхнуть комья грязи, прилипшие к ботинкам.
— Берегись, старина, женский комитет охраны природы не дремлет, — заметил майор.
