Но был Черчилль, и таким образом мировая история пошла иным путём. Благодаря Черчиллю Англия в 1940 году в решающий момент встала на пути Гитлера при его почти уже удавшемся прорыве — если угодно, против своих собственных и благоразумно просчитанных интересов. При этом она поставила на кон своё собственное физическое существование, равно как и свои экономические и имперские основы существования. Своё физическое существование она успешно защитила; свою экономику она надолго разрушила, а империю потеряла.
Благодаря Черчиллю властелинами Европы стали Америка и Россия, а не Германия. Благодаря Черчиллю фашизм больше не играет никакой роли в мире, а в политике за лидерство борются либерализм и социализм. Благодаря Черчиллю мировая контрреволюция побеждена, и мировой революции расчищен путь.
Большинства из этого Черчилль не желал, хотя для самого скверного случая он принимал это в расчёт. Он верил и надеялся, что сможет отвести принимаемые в расчёт опасности, жёстко, упорно и находчиво добивался того, чтобы отвести их, и потерпел в этом поражение: это его трагедия. Но одного он желал: безусловной, тотальной победы над Гитлером и гитлеровской Германией, а именно, если это так должно быть, любой ценой. Этого он достиг, и в этом его триумф.
В своей самой первой парламентской речи в качестве главы правительства, знаменитой речи «Кровь, пот и слёзы» от 13 мая 1940 года, Черчилль объявил, что его политика исчерпывается тем, чтобы вести войну — войну против чудовищной тирании, которая никогда не будет превзойдена в мрачном каталоге преступлений человечества; и что его единственная цель это победа — победа любой ценой. Многие из его слушателей — которые ведь были рассудочными, прошедшими через многое английским парламентариями и слушали всё это весьма спокойно, без бури аплодисментов — пожалуй посчитали это за витиеватую риторику Черчилля, к которой они были привычны. Однако как оказалось, он имел это в виду абсолютно серьёзно.
Двумя неделями спустя он сделал это ещё отчётливее. После Дюнкерка, когда на какое–то время никто в Лондоне не был уверен, повернёт ли теперь Гитлер против шатающейся Франции или против почти безоружной Англии, Черчилль заявил парламенту: «Я в это не верю ни на мгновение, но если должно будет случиться так, что этот остров будет покорён и обречён на голодную смерть, то наша империя и наш флот будут продолжать сражаться до тех пор, пока не наступит момент, и Новый Свет с оружием выступит за освобождение Старого Света». Это было сильно сказано, и парламент, во всяком случае его консервативное большинство, снова слушал его в молчании — в молчании, которое могло означать и взволнованность, и беспокойство, или все же также и молчаливое неодобрение.
