В 71‑м году свадьбу сыграли в ресторане «Смоленск». Любина мама, Нина Дмитриевна, как раз трудилась в этом ресторане, всем нам было по–семейному уютно, тепло. Отец моей жены — Иван Михайлович работал на фабрике начальником цеха. Смоленск стал поистине родным городом, опека Любиных родителей, живших недалеко от нас, — всеобъемлющей, полной. Поздравляли нас с бракосочетанием и друзья детства, юности, их уже, откровенно говоря, мало осталось, уходят люди.
Земляки–костромичи, безусловно, помнят меня, иногда приглашают в родной город с командой ветеранов столичного «Спартака». Руководители Костромы, области неизменно присутствуют на подобных встречах, отмечают мой вклад в победы «Спартака» костромского.
С особой теплотой вспоминаю нашу переписку еще до свадьбы. Томительные часы, дни, даже месяцы до заветных наших встреч казались тогда нескончаемыми. А какими сладостными были эти встречи! Но до них, повторюсь, надо было дожить. Ведь в силу моей профессии футболиста нам приходилось часто разлучаться. Матчи, разъезды, спортивные сборы отнимали, разумеется, кучу времени. И на общение с любимой девушкой оставались подчас какие–то крохи — минуты, часы, редкий случай — деньки.
Поэтому, конечно, эпистолярный жанр, то есть письма, даже телеграммы, имели место. Может быть, юным болельщикам, и не только им, будет небезынтересно почитать некоторые выдержки из тех наших писем. Они проникнуты высоким чувством, непередаваемой теплотой, глубокой привязанностью, неподдельной искренностью. Это ведь культура общения, ее искусству стоит поучиться тем же нынешним молодым людям.
Вот какую, например, коротенькую, но весьма выразительную телеграммку отправила мне однажды Любочка: «Жора, люблю тебя. Жду хоть сто лет. Целую. Твоя Люба». А вот ее письмецо: «Мой милый Ярцев! Мне иногда хочется уйти из мира, никого не видеть, не слышать до 17 апреля. Еще целых 20 дней. Когда я не получаю от тебя писем, у меня всегда плохое настроение. Вот и сегодня писем снова нет. А сегодня чудесная погода. Но она мне не поможет. Только ты можешь приводить меня в такое состояние и в то же время быстро выводить из него… Ты меня еще любишь? А я люблю. Целую. Люба».
Да, я как раз был на сборах со своей командой, дни разлуки с любимой тянулись неоправданно медленно, долго. Кто любил, тот поймет меня. И вот я пишу Любе из Севастополя: «Любушка, я не писал тебе целых два дня. И от тебя тоже не получал писем, хотя, верю, они есть! Это ужас! Целый день думать о тебе, читать старые письма, а новых не получать. Роднуленька, не сердись на меня, ведь я люблю тебя, проклиная эти сборы, этот футбол. Очень тебя люблю! Утешение есть, скоро конец сборам! Вот сейчас решается вопрос о продлении сборов до 17 апреля. Ты расстроилась, да? Я тоже. Но это не главное. Главное, то, что я очень верю и люблю тебя, поверь, ведь я живу тобой, тобой. Милая моя, письмо от мамы получил! У нас все будет хорошо! Любимая, осталось недолго, а там Смоленск, ты и я! Одни! Ты и я! Сколько мне хочется сказать тебе, сколько нужных, нежных слов для тебя! Я просто не могу без тебя, хоть иногда и бываю ревнив, но не могу представить себя без тебя. Любушка, лапушка моя, я хочу к тебе, хоть часок посмотреть на тебя, поцеловать. Прости, уезжаем сейчас в Симферополь, спешу и потому пишу плохо. Извини. Я очень хочу, чтобы ты ждала меня! Единственную, роднуленьку, нежную, милую, любимую мою целую много–много раз. Твой Ярцев».
