У Кима насчет веревки нет двух мнений — то ли вязать на ней узел, то ли нет. Для гарантии он вяжет два.
— Лучше быть несколько минут трусом, чем вечность трупом.
Афоризм не блещет, на в нем рациональное зерно.
Я ловлю себя на том, что уже не могу вязать узлы с автоматизмом, выработанным когда–то. Бывало, разбуди меня ночью — и я с закрытыми глазами свяжу любой узел: ткацкий, академический или булинь… Сейчас же я бываю иной раз невнимателен, думаю о постороннем, о том, например, почему плохо монтируется одна весьма занимательная штучка в моем новом приспособлении для аэрофотосъемки. И еще о приборе, который через год–два мне, именно мне, нужно будет испытывать высоко в горах…
Возвращаемся в лагерь. Точнее, не в лагерь, а на бивак, разбитый поблизости от ледника. Нам тут тренироваться несколько дней, а до лагеря не близкая дорога.
Устанавливаем палатки. Это требует смекалки, если иметь в виду, сколько здесь перебывало народу. За кольями приходится идти чуть ли не на зачетное восхождение. Тащим сучья черт знает откуда. Лезешь в одиночку за облюбованным куском дерева, и никто тебя здесь не страхует, хотя камень, стронутый с места ногой товарища, может свалиться на голову в любую минуту.
Тем временем Ольга Семеновна вдохновенно рассказывает коллегам–инструкторам о некоем рискованном восхождении, в котором она принимала участие.
— …Видим, летит он назад по веревке, глаза такие — восемь на семь, нога туда, нога сюда, губа отвисла, типично на нем лица нет. Что, спрашиваем? Ничего, отвечает. Берш–рунд! Трещина!
У девушек широко распахнуты глаза. Вот уж истинно «восемь на семь». Носы белые, как у клоунов, — на них слой крема, иногда фольга от конфетки, бумага…
Начальник отряда Персиков — изящный молодой человек с лицом, которое безупречно, перебивает рассказчицу:
— Нет, Оля. ты как–то дрябло говоришь о том случае. Ведь как было? Мы пробирались тогда ползком по гребню. Помнишь, не было никакой зацепки, невозможно было организовать страховку? Единственная страховка — один на веревке сваливается налево, другой — направо. Чуть впереди опасность, кричим друг другу: «Ты куда будешь, направо? Ну, а я налево!» И потом висим как христосики по обе стороны гребня, соображаем, как быть дальше.
Уступая желанию Персикова самому рассказать о восхождении, Ольга Семеновна, а попросту еще Оля, смущенно разводит руками.
— Моя миссионерская попытка провалилась в самом начале, — с милой улыбкой говорит она. — Жаль.
