Он не может забыть недавней нашей беседы: обиделся. А мы, между прочим, тоже обижаться умеем, мы не из глины вылеплены. Ребята кипятятся. Тутошкин вполголоса выбрасывает очередную «антенну»:
— Гляди ты: воробей малый и тот сердится.
Ким бормочет мне в шею:
— Возможность повелевать вышибла остатки интеллекта из нашего инструктора.
Киму при его весе затруднительно толковать на бегу, но он не упускает возможности «проехаться» по адресу Беспалова.
Насчет мастеров спорта у меня есть кое–какие субъективные соображения. Мне кажется, без мастеров было бы проще. Вероятно, это чушь? Надо же кому–то учить новичков и водить их в горы? Надо же кому–то досконально знать эти горы? В принципе — да.
Но кое–кто из мастеров чаще, чем возникает необходимость, демонстрирует свой незаурядный физический комплекс. У меня он вполне зауряден, и мне неприятно, когда об этом излишне настойчиво напоминают. Заметьте: мало кто носит сейчас боевые ордена, заработанные потом и кровью на полях сражений. Между тем вы редко встретите мастера, который не носил бы значка, удостоверяющего его исключительные успехи в области спорта. Жаль, что получение звания и значка зачастую превращается в самоцель. Ради этого иные парни головой рискуют. Спроси кого–нибудь из них о горах Кавказа, и он начнет толковать про категории трудности такого–то скального отвеса, такого–то гребня, такого–то ледопада. Интерес к горам лишь узкопрактический: что они представляют в смысле проходимости, не больше. Ни тебе флоры, ни фауны, ни геологической либо современной истории края — ни слова об этом!
Любовь к природе, эстетическое упоение высотой подменяются в этих случаях культом чисто выполненного трюка, артистизмом его: сбалансировал над пропастью — значит молодец, и теперь тебе осталось только пробежать по проволоке, натянутой между пиками Эльбруса и Кавказа. Что? Из области фантастики? А то почему же, охотники нашлись бы…
Что касается меня, то я никогда сознательно не стремился в спешке набирать очки для очередного разряда. Нет, не было этого. Я отдыхал в горах, любуясь их неповторимостью, карабкался по ним в упоении, хотя и с оглядкой, и вдруг оказалось, что у меня вот–вот будет второй разряд… Ну что ж, второй так второй. Но я никогда к этому не стремился — без хвастовства, это точно.
Видимо, тщеславие не моя болезнь. Ведь вот, честное слово, у меня и в мыслях не было стать кандидатом наук — по крайней мере в те годы, когда это случилось. Изобрел я один прибор, кстати не первый в моей жизни. Он улучшает качество аэрофотосъемки с большой высоты. Конечно, я не случайно его изобрел. Уже на первом курсе политехнического института меня заинтересовало некое явление в физике, именуемое у специалистов эффектом Винна. Я перечитал кипы технической литературы преимущественно на английском — родина эффекта Англия. В Ленинской библиотеке ко мне так привыкли, что библиотекари, чаще всего девчонки, прозвали меня в конце концов Эффектом Винна. Стоило мне появиться в зале — и они уже шушукались, пугая друг друга: сейчас, мол, Эффект Винна даст нам жару своими заявками, добавит беготни.
