Быстро росли симпатии солдат к Михайлову. Его считали официальным представителем большевистской партии и шли к нему за советами по самым различным вопросам. Посланца ЦК большевиков почти всегда можно было видеть в окружении солдат. То он проводил беседу, то устраивал коллективную читку привезенных с собой брошюр, то по просьбе кого–либо из солдат писал письмо. Организаторская работа большевика–ленинца с каждым днем становилась все более ощутимой. Под его руководством мы впервые на Северо — Западном фронте устроили братание с немцами.
Сначала робко, а затем все смелее и смелее выходили русские и немецкие солдаты на так называемую ничейную землю, за ряды колючей проволоки. Братание превратилось в настоящий праздник. Быстро нашлись переводчики. Хотя и не отличались они большим знанием языков, но, как могли, переводили.
— Гоните в шею своего Вильгельма, как мы прогнали Николашку! — слышались со всех сторон голоса русских солдат. — Война нужна капиталистам и помещикам, а нам, рабочим и крестьянам, она ни к чему. Все трудовые люди — братья.
Немцы были менее разговорчивы. Они, видимо, все еще побаивались своих офицеров и высказывались не столь откровенно. Зато охотно обменивались немудреными фронтовыми сувенирами, без конца повторяли: «Камрад!» («Товарищ!»), «Ейнхейт!» («Единство!»), «Фрейндшафт!» («Дружба!»). Лишь немногие отваживались произносить вслух, да и то с оглядкой в сторону офицеров, свое заветное желание поскорее «ди униформ аусциен», то есть скинуть шинель, уйти из армии. Однако сам факт братания красноречивее слов говорил о том, что война надоела всем, что пора положить ей конец.
Офицеров — как русских, так и немецких — такое общение солдат явно встревожило. Командир нашей 55‑й дивизии в тот же день отдал приказ запретить братание. Немецкое командование заменило части, занимавшие оборону на нашем участке фронта. Тем не менее братание продолжалось. Солдаты то в одиночку, то небольшими группами, тайком от офицеров, обычно на рассвете, выбирались за проволочные заграждения и там, на ничейной полосе, обменивались рукопожатиями, мундштуками, фотокарточками. Встречи происходили и на озере Нарочь, куда русские и немецкие офицеры почти ежедневно посылали солдат ловить рыбу. Рыболовы и с той и с другой стороны пользовались своего рода экстерриториальностью: их не обстреливали. Во время рыбной ловли немецкие солдаты охотно слушали несложные рассказы русских о революции, о требованиях народа кончать войну.
