— Настя здесь ни в чем не виновата. Писала вам я. Сначала пошутить хотела, а потом иначе вышло.
Она опустилась на табуретку и, уронив голову на стол, заплакала. Черная бретелька юбки — единственный признак того, что Ленка не чужда моды, — соскользнула с плеча на локоть. Выбившись из–под шпилек, рассыпались косы… Растерянный Вася Пирожков бестолково топтался на месте. Вот тебе и Настя!
— Н‑да… — протянул он наконец. — Обстановочка…
В комнате стало тихо. Далеко, на другом конце деревни, пели озорную частушку:
У моего у милого
Голова из трех частей:
Карбюратор, вентилятор
И коробка скоростей.
Гость разыскал свою фуражку, но уходить все еще медлил. Неудобно оставить девушку в слезах. Придет мать, станет расспрашивать, кто ее обидел. Черт знает, что такое! И письма забрать надо.
Он подошел к столу и, глядя на толстые косы, лежащие теперь на скатерти, сказал:
— Послушай, Лена… Зря ты это так расстраиваешься… Честное слово…
Ленка притихла, но головы так и не подняла.
— А письма ты все–таки верни…
Она ничего не ответила, только насухо вытерла глаза и, поднявшись с табуретки, в раздумье остановилась посреди комнаты. И тогда Вася вспомнил, что знает, где лежат его письма. Она сама писала ему об этом: «Я кладу их под подушку, чтобы чаще видеть тебя во сне».
Ленка подошла к своей простенькой, покрытой пикейным одеялом кровати. Вася Пирожков, окончательно смущенный и растерянный, с улыбкой остановил ее за руку:
— Ладно, не к спеху…
