Однако если Пикок и почувствовал некоторую неловкость, он не отдал себе в этом отчета. Он был безукоризненно одет, он был молод. Этот гвардеец не знал, что такое сомнения. Мысль о Скотте угнетала его недолго.
— Так вот как он собирается себя вести! — сказал Пикок. Потом добавил уже осторожнее: — Разыщите, сержант, по телефону капитана Скотта и скажите ему, чтобы он пришел. Скажите…
— Не трудитесь, — послышалось из-за картонной перегородки. — Я здесь.
— О! Ну входите, входите! — И добавил, когда капитан Скотт появился в дверях: — Ничуть бы не удивился, если бы вы сбежали назад в пустыню.
— Да нет, я здесь.
— Вы как всегда там, где вас меньше всего ожидают, Скотти. Видно, этим вы и берете. Но здесь ведь не пустыня.
Полковник ждал, что Скотт ответит ему колкостью. Но Скотт промолчал.
— Сержант, выясните, что с Шейлой. Мне надо знать, как там ее щенки. Давайте, Скотт, займемся нашим делом.
Капитан Скотт кивнул, но не произнес ни слова.
Пикок почувствовал, что ему лучше объяснить свое опоздание.
— Видите, я так был занят сегодня с заместителем начальника разведки, что не успел даже взглянуть на свою собаку. Она ощенилась, и один только бог знает, что там натворил этот грек-ветеринар. В здешнем климате нельзя разводить английских сеттеров, если не можешь отдавать им все свое время и, так сказать, держать их за ручку, словно даму. И все же…
Скотт молча слушал.
Смазливое лицо Пикока выразило легкое раздражение, но он все же рассмеялся:
— Вы слишком долго жили вдали от людей. Три месяца? Слишком долго, Скотта. Надо было вернуться, когда я посылал за вами в первый раз. Даже отряды дальнего действия и те возвращаются чуть не каждый месяц.
У Скотта, который был крупнее, моложе, жестче, черты лица казались неразличимыми. Его насквозь пропекло солнечными лучами и все светотени словно выжгло. Еще виднелись пересохшие губы, потрескавшиеся в углах рта; под выгоревшими и насупленными бровями прятались воспаленные глаза — слишком много попадало в них песку, слишком часто слепило их солнце. Пустыня состарила и будто стерла его лицо, она иссушила все его тело.
— Знаете, что о вас говорят? — Пикок даже порозовел от удовольствия; теперь, когда этот человек был рядом, его равнодушие переросло в симпатию.
— Кто говорит? — спросил Скотт.
— Говорят, что вас нелегко увидеть, но еще труднее услышать! — Пикок прямо сиял от благодушия. — Вид у вас такой, словно из вас не выжмешь ни единого слова. Нельзя так долго сидеть в песках. У вас выгорят все внутренности. Да, пойдемте-ка лучше отсюда! Тут как в застенке. Давайте навестим Шейлу, а по дороге поговорим.
