— Что за чушь? — с трудом дочитав, возмутился Грушевский. — Такое ощущение, что это бред умалишенного! Клеопатры, богини…
— Да нет, судя по почерку, человек вменяем, в твердом уме и памяти. Вот с нервами у него не все в порядке, и есть некоторые сбои в морали. Но, возможно, это объясняется артистическими наклонностями.
— Хм… артистическими, говорите? — задумался Грушевский. — А ведь Ольга эта, разлучница наша, — актриса.
Город их встретил пустыми улицами, будто вымершими под влиянием душной жаркой погоды, особенно невыносимой среди каменных ущелий. Все, у кого была дача, предпочли уехать на лоно природы и теперь наслаждались тем, что бросили и от чего сломя голову сбежали Грушевский с Тюрком. В этом году, впервые за многие десятилетия, Максиму Максимовичу не доведется провести приятные вечера где-нибудь в Парголово. После смерти незабвенной Пульхерии Ивановны не в радость ему были прелести пленэра, игра в городки и гуляния в пользу общества «Белого цветка», в котором состояла его супруга.
Как раз палила пушка, и редкие прохожие одновременно с Грушевским проверили свои карманные часы, когда путники оказались у скромного доходного дома на Гороховой, где проживал Максим Максимович. На квартире Грушевского дожидался Коля. Уж неизвестно, как ему удалось умаслить квартирную хозяйку, жену старшего дворника, строгую Варвару Сергеевну, но церберша не только не возражала, чтобы мальчик дожидался хозяина внутри, но еще и подкармливала его домашними пирожками. Как раз за поеданием ливерного пирожка и застал Максим Максимович гостя в своем неуютном и пыльном доме.
— Ну что? — бросился к вошедшим Коля, торопливо вытирая руки салфеткой.
Грушевский медленно снял старую свою шляпу и аккуратно поставил трость в держатель для зонтов, в котором все еще стоял древний кружевной зонтик жены. Коля погас, отвернулся и отошел к окну. Во дворе-колодце уныло выводил свои напевы шарманщик, звуки эхом разносились в темном и тесном дворе, к небу улетало выведенное гнусавым фальцетом «Разлука ты, разлука».
— Я все-таки читал газеты. Скажите, это точно не несчастный случай? — сдавленным голосом, все так же не поворачиваясь к ним, спросил Коля.
— Увы. Это я, к сожалению, могу точно сказать.
— Кто? Зимородов?
— Маловероятно. — Грушевский тяжело вздохнул. Шарманщик затянул «Маруся отравилась», Грушевский уже взмолился, чтобы какая-нибудь кухарка поскорее выбросила ему в окошко монетку, завернутую в бумажку, вынудив его тем самым пойти в другой двор. — Я не могу сказать всего, но…
