Мама бы, конечно, сказала «нельзя». Если живешь в Городке Ц., да еще и с такой мамой, как у Вольфи-Кристофа, то вокруг теснятся сплошные «нельзя» и «надо». Нельзя громко играть и смеяться — так делают только трудновоспитуемые. Нельзя быстро бегать — упадешь. Надо слушаться старших, даже если они и неправы. («Старшие лучше знают», — говорит в таких случаях мама.) Надо ходить в церковь, а то соседи не поймут. «Что скажут люди?» — спрашивает тогда мама и строго смотрит на Вольфи. Надо-нельзя-нельзя-надо…
Ходить в покойницкую тоже, конечно, нельзя. Да еще и в Мрачные ночи. Поэтому мама никогда про это и не узнает — решает, как обычно, Вольфи. Она много про что не знает.
— Значит так, входим по одному, — предлагает Вальтер, — доходим до мертвяка, смотрим на него — и можно выходить. А?
— Давай, — обреченно говорит Вольфи. Главное ведь — не показаться трусом. И неизвестно ведь, что хуже — мертвяки, капеллан Кройц, госпожа Берхт или мама, когда рассердится не на шутку.
Вальтер исчезает за дверью покойницкой, и Вольфи кажется, что время притормозило и тянется еле-еле. Вдруг оказывается, что он совсем один на улице, а вечерний полумрак стал густым и пахнет печным дымом. А вдруг не один, и госпожа Берхт притаилась за углом, чтобы наказать его за все проделки в этом году? Вольфи страшно — а вот рыцарю Кристофу все нипочем. Рыцарь Кристоф глядит на Вальтера, вышедшего из мертвецкой — Вальтер такой же белый, как и снег — и знает рыцарь, что, если понадобится, он и Вальтера защитит.
Внутри тоже полумрак и в изголовье горит свеча, будто здесь есть кто-то еще. Но никого нет, только в открытом гробу белеет лоб и ладони, сложенные на груди. Вальтер сказал подойти. Но страшно. Даже с рыцарем Кристофом за спиной. Когда придумываешь испытание, все ведь кажется совсем другим. А тут — человек, мертвый. И холодок противный по спине. И ноет живот. И пахнет чем-то сладковатым, приторным и мутным.
— Вольфи, назад, кто-то идет, — шепчет Вальтер в притворенную дверь. Он хватает Вольфи за руку, — капеллан, бежим, пока не узнал.
— Стойте, собачьи дети, стойте! — ревет за спиной, и зимний вечер разносит голос капеллана по улицам Городка Ц.
Слова замерзают и ледяным эхом отскакивают от стен домов. А Вольфи бежит и не может даже притормозить на поворотах — по Кладбищенской, по Большой, мимо церкви, скотобойни и Ледяного пруда, где, наверное, ждут госпожу Берхт нерожденные души, поскальзывается и снова бежит. И никакой-то он уже не рыцарь Кристоф — рыцари не бегают от капелланов, застигших их в покойницкой.
