— Тысяча чертей и одна бомба! А теперь?
— Почему вы меня так испугались?
— Вот странно! Очень просто: почему пугается всякий, кого неожиданно окликают ночью?
— Ну, тот плохой охотник! Храбрец не должен шелохнуться, даже если у него над ухом неожиданно прогремел выстрел. Что это вам вздумалось взнуздывать лошадь?
Толстяк попытался скрыть свое смущение под личиной гнева:
— Ну, теперь я не понимаю, почему не могу распоряжаться собственной лошадью?
— Только не тайком!
— Об этом не может быть и речи. Просто некоторые лошади кусаются, и я хочу сберечь свою кобылу, которую и без того три раза зашибли. Грех не велик!
Он отвернулся, чтобы воротиться в бивак. Разящая Рука положил ему руку на плечо:
— Подождите немного, мистер Джемми. Я хотел не оскорбить вас, а лишь предостеречь. Уже одно то, что я делаю это с глазу на глаз, может вам доказать, как я вас ценю!
Джемми передвинул шляпу, поскреб затылок и ответил:
— Сэр! Другому я бы начистил физиономию, но от вас приму предостережение. Ну, договаривайте!
— Хорошо! Что за секреты у вас с сыном охотника?
Джемми ответил лишь после маленькой паузы:
— Секреты? У меня с ним?! Ну, тогда эти секреты так секретны, что я сам про них ничего не знаю!
— Вы вечно шепчетесь!
— Он хочет выучиться по-немецки!
— Для этого нечего шептаться. Я боюсь, что он задумывает какое-нибудь сумасбродство, которое, может быть, делает честь его сыновней любви, но никак не рассудку. Не говорил ли он вам чего?..
— Гм!.. А вам?
— Мне? Нет!..
— Ну, так вам он, очевидно, больше доверяет, чем мне.
— Вы, как кажется, избегаете прямого ответа?
— И не думаю!
— Итак, он вам ничего не доверял, что могло бы касаться предприятия?
— Тысяча чертей! Если человеку вздумается сделать меня поверенным в своих семейных и сердечных делах, то я не имею права передавать их кому бы то ни было!
— Хорошо. То, что вы сейчас сказали, было хоть и грубо, но справедливо. Зато теперь, если случится что-нибудь, то я слагаю с себя всякую ответственность! Поняли?
Он повернулся и ушел в сторону, противоположную биваку. Прогулкой он хотел успокоить гнев, возбужденный в нем поведением Джемми.
Последний поплелся к биваку, ворча себе под нос:
— Чертовски проницательный парнюга! И он, черт побери, прав, но я дал слово молчать и сдержу его. Не надо было мне совсем ввязываться в эту канитель… Да, пустяки! Все хорошо кончится!
Его товарищи между тем снова шептались. Он нерешительно подошел к ним.
— Слушайте, детки! — говорил Дэви. — Я, так и быть, согласен и слова нарушать не буду… Мы только наперед условимся.
