Ноги сами понесли в ту сторону, и я не счел нужным противиться их порыву.
Знакомый дорожный знак с названием деревни, развеял последние сомнения. А если так, ничего невероятного, что попавшая под колеса старушка, сама добралась к дому. Только, что она здесь делала ночью? Не меня же встречала?
Загадка, которая, возможно, яйца выеденного не стоила.
* * *
Вид у Иннокентия Вениаминовича был не очень. Жизнерадостности поубавилось, смайлик веселья на круглом, как у колобка лице трансформировался в свое обратное подобие. На столике стоял до половины наполненный бокал, но лекарство, судя по всему, впрок не шло. Кеша лишь взирал на посудину и не пытался к ней притронуться. В облике его преобладала вселенская скорбь.
Напротив Кеши разместилась смазливая блондинка. Вчера Влад отрекомендовал ее, как Тоню и посоветовал остерегаться. Мол, баба озабоченная, голодная, изнасилует и имени не спросит.
Что Влад нашел в ней сексуального? Лицо худощавое, скулы выпирают, глаза посажены глубоко, под ними темные тени: или макияж, или следы от бессонной ночи. В длинных пальцах дымилась тонкая сигарета с золотым ободком возле фильтра.
— Ранняя пташка, — вяло приветствовал толстячок, жестом приглашая присоединиться к компании.
Блондинка удостоила меня небрежным взглядом и едва заметным кивком. Его можно было воспринять и как приветствие, и как нервный тик. Еще таким движением отгоняют настырных мух.
Я сделал кофе и примостился рядом с Кешей.
— Кто эта мрачная старуха?
Тоню передернуло, но, увидев, что я показываю на кухонную дверь, поняла, что речь не о ней.
— Марья Ивановна. Золотая женщина… Была бы такой, если бы не уродилась ведьмой. Но готовит, ничего, кушать можно, — просветил толстячок. — Может, по паре капель?
Я скривился и покачал головой.
— Трезвенник-язвенник, — съязвила Тоня.
— Если бы… Последняя стадия алкоголизма. Перестану себя контролировать — гаплык полный.
— Хм…
Не знаю, что она хотела выразить этим звуком: недоверие или сочувствие? Не исключено, что она и сама не знала.
— А ты, Славик, стойкий мужик, — похвалил меня Кеша. — Видел, как ни свет, ни заря, прогуливался.
— Тоже не спалось? — поинтересовался у толстяка.
— Какое, спалось… Всю ночь с башкой промучился. Не коньяк, а сущая отрава.
— Так не пей, — заметила Тоня.
— Легко вам, молодым, рассуждать о вещах, в которых вы, простите, ничего смыслите. Из-за молодости вы слишком критичны, — ударился в философию толстячок, — И, поверьте, это не высокие слова. Я сужу, исходя из собственного опыта. А он у меня не маленький. Изучал жизнь не по книгам, а набивая шишки на собственном темечке…
