Анна Аркадьевна с тоской осмотрела стол, встала, достала из холодильника куриную грудку, банку сметаны, чеснок и принялась готовить нормальный ужин. Тася хоть и поворчит, но потом поест. А то придумала – сыроедение. Чушь. Сейчас девушки с формами снова в моде.
А про личную жизнь…
Анна Аркадьевна вспомнила, как по молодости они с подругами сплетничали о неустроившихся, не нашедших личного счастья приятельницах, как осуждали их за разборчивость, нерешительность, за привязанность к маминым юбкам и излишнюю скромность. И вот сейчас по прошествии десяти-пятнадцати лет сама Анна Аркадьевна неожиданно и необъяснимо превратилась в мать неустроенной великовозрастной дочери, не имеющей личной жизни и практически потерявшей надежду эту самую жизнь устроить. Ужасно. И не понятно, чем помочь ребенку. Может, квартиру разменять, предоставить ей больше свободы, чтобы девочка строила личную жизнь без оглядки на мать, мучительно размышляла Анна Аркадьевна, переворачивая курицу на сковородке, пока Таисия с упоением занималась поисками Маши Семизеровой. С упоением, потому что в конце мая – начале июня Таисию всегда мучила смутная тоска. Именно в эти месяцы волшебного цветения, яркого солнца, свежей зелени и первого тепла она особенно остро ощущала свою некрасивость и одиночество. Кругом закручивались новые любовные романы, цвели сирени и девушки, глаза мужчин светились особой весенней заинтересованностью. Но все это проскальзывало мимо Таисии, словно она смотрела на жизнь из-за стеклянной витрины. И хотя она никогда и никому не призналась бы в этом, чувствовала Таисия себя униженной и ощущала в эти месяцы, как жизнь ее утекает в небытие, бездарно, бессмысленно, по часам и минутам, самое чудесное и драгоценное время испаряется бесследно, впустую, без впечатлений, без радости, без надежды.
Так что поиски Машки Семизеровой пришлись как нельзя кстати, они займут ее мысли, отвлекут от бурлящей вокруг жизни, позволят с головой уйти в чужие проблемы и забыть о собственных.
Маша шагала по горячей летней мостовой, звонко стуча каблучками, чтобы не было так страшно. Она не любила ночные прогулки, не любила этот город и немного боялась его. Такой огромный, такой чужой, шумный, с широкими проспектами, запутанной, похожей на паутину гигантского паука подземкой, с немыслимыми расстояниями, вечными пробками. Иногда Машке до слез хотелось все бросить и вернуться домой. Но этот шаг стал бы признанием собственного поражения, слабости, несостоятельности. Недопустимо. Немыслимо. Невозможно.
