Вернер понимал: его идеалы не реализованы, но был убежден и старался убедить Витека, что кто-нибудь когда-нибудь их реализует. Даже выразил надежду, что, быть может, это сделает его, Витека, поколение. Они говорили до поздней ночи. Становилось холодно.
Вернер кутался в одеяло, сидя на стуле и барабаня пальцами по столу, а Витек, уже улегшись, из дальнего угла комнаты рассказывал ему об умершем отце. Вернер переставал барабанить по столу, и у Витека впервые за много лет возникло ощущение, что кто-то слушает его и хорошо понимает.
Ясно, что он задержался у Вернера. От случая к случаю работал в студенческом кооперативе, а Вернер целыми днями сидел дома. Что-то почитывал, что-то пописывал, вечерами вынимал из бумажника истертую фотографию, но ни разу не показал ее Витеку.
— Не следует думать о прошлом слишком уж конкретно, — говорил он, потому что это была фотография Кристины тридцатилетней давности. Несколько дней кряду он собирал чемодан — старательно, скрупулезно, — готовясь надолго отбыть в Южную Америку по приглашению приятеля военных времен, тоже коммуниста.
Перед самым отъездом он взял Витека на свою лекцию. Входя в зал, представил его Адаму: «Пан Длугош. После четырех курсов медицинского в академическом отпуске». — «Усомнились в своем призвании? — спросил Адам, и Витек узнал голос из телефонной трубки („Можно попросить Кристину?“). — Вернер уезжает, так что, если вам что-то понадобится, милости прошу, звоните».
Оба вошли в зал и сели у дверей. Вернер начал было читать по своим заметкам, но вскоре отложил их в сторону — у него было достаточно времени как следует обдумать то, что он считал нужным сказать.
Говорил он об идее, которая для его поколения была светочем, вселяла надежду на то, что мир можно устроить справедливей и мудрей. «Это стремление, а оно и старше Маркса и моложе Маркса, — подобно наркотику, — говорил он. — Сперва приносит радость. Свет близок, и человек верит, что достигнет его. А к концу жизни наполняет горечью, потому что становится ясно, как снова отдалился свет. Но в одном я могу вас уверить, — продолжал Вернер. — Жизнь без этой горечи, без этой надежды была бы жалкой…»
Витек, как и все в аудитории, жадно вслушивался в слова Вернера, и Адам снова пристально взглянул на него.
Недели две спустя Витек провожал Вернера в аэропорт. В переходе им встретился человек, заметив которого Витек обернулся, раздумывая, откуда он его знает? Они не были знакомы, хотя на самом деле встречались: хорошо сложенного мужчину в комбинезоне механика звали Бузек и какое-то время назад он на вокзале спрашивал про поезд из Лодзи. Уже в аэропорту Витек, которому жгла карман визитная карточка, врученная ему Адамом перед лекцией, сказал о ней Вернеру. Тот улыбнулся отстраненной улыбкой — такую же улыбку Витек заметил у него два дня тому назад в Лазенках, когда Вернер издалека показал ему Кристину.
