На утро Дыдырца-тунгус простился со своими друзьями и ушел к своему стойбищу.
В стороне оставался ясный, широкий след. И когда Дыдырца пересекал его, он видел, что к тяжелым, взрыхлившим снег, следам широких валенок прибавились свежие знаки: волчьи следы.
Дыдырца поглядел на них, покрутил головой и пошел своей дорогой: Дыдырца-тунгус не охотился на волков. Дыдырце-тунгусу нечего было делать там, куда шли неизвестные люди.
А из маленькой таежной деревеньки на следующий день, рано утром, еще не зарилось, вышли крадучись охотники. Выходили они из своих изб, оглядываясь, и исчезали в предутренней мгле. И не видели друг друга.
И тогда к волчьим следам прибавились новые — легкие, уверенные охотничьи.
Взвиться бы птицей и из-под облаков поглядеть вниз и увидеть: в сердце тайги, попирая зимнюю белую рухлядь ее, идут усталые, хмурые путники. Их пятеро: они вытянулись гуськом и пылит снег из-под разбухшей тяжелой их обуви. За ними по пятам, трусливо прячась, голодный и злой, бредет волк, дальше еще, еще. И догоняя их всех — и этих усталых и хмурых путников, и этих стерегущих, жадных волков, идут, не зная один о другом, охотники, один, другой, еще и еще...
Взвиться бы птицей и сверху громко рассмеяться!..
* * *
Шли в таком порядке: впереди Степанов, за ним хорунжий, потом полковник и уж сзади всех оба прапорщика.
Степанов уверенно вел всю партию куда-то по-бездорожью. Он умел ориентироваться в бескрайной тайге, видимо, знал некоторые ее тайны и прокладывал путь по рыхлому глубокому снегу, не оглядываясь и не раздумывая.
Сильный и ловкий, он иногда уходил вперед и только хорунжий поспевал за ним, ступая по его глубокому, четкому следу. Но прихрамывающий и задыхающийся полковник отставал от них; а вместе с ним, задержанные его медленным шагом, отставали и оба прапорщика. И, теряя порою из виду этих отставших, хорунжий останавливался, и легким, но настойчивым окриком останавливал Степанова — и они дожидались полковника с его спутниками. Холодная жестокая усмешка пряталась тогда в уголках тонких обветренных губ у Степанова.
Полковник молча догонял этих сильных и, казалось, не знавших усталости, людей. Он тяжело дышал и отводил глаза от Степанова и хорунжего. И только кто-нибудь из прапорщиков виновато упрекал:
— Вы бы не так быстро шли... Тяжело полковнику-то.
Потом шли дальше. И снова, незаметно для всех, передовые уходили далеко вперед, заставляя полковника почти выбиваться из сил.
