Повернул Никша обратно, пошел, в землю глядит. А голова у Никши от угощенья отяжелела — вот и приключилось тут:
Брел он по тропинке без всяких оказий, пока одна тропинка вилась. Но на беду возле молоденьких березок тропинка разбежалась в две стороны, и Никша остановился. Не нужно было вовсе останавливаться — ведь по дороге этой хожено-езжано Никоном Палычем не меньше, как годков сорок, мог бы нюхом каким верный путь свой учуять. А вот — остановился он — и напало на него сомнение — вправо или влево подаваться?
Сначала Никша рассмеялся над самим собой и над этой оказией. Потом поводил по воздуху седенькой бороденкой, понюхал, пофыркал и еще раз рассердился. А рассердившись, совсем все позабыл, какая дорога верная — правая ли, левая. И по пьяному упрямству своему взял да и пошел правой дорогой. Без всякого соображения, а так, со злости.
Шел Никша, сопел, сердился. И песен уже не пел. Курить хотелось, похмелье разбирало, дорога сердила.
Сопрел Никша. Тропинка повернула в осинник — светлый такой, веселый, из осинника выползла в калтусинку с темнозеленой осокой. За калтусинкой тальник пошел. А там дальше сосновый бор темнеет.
Сопрел Никша, а как увидал тальник, скривился, плюнул и выругался — в бога, в родительницу, в печенку, — мастер был Никша сквернословить.
Но, выругавшись, не остановился он, не повернул обратно, а упорно, упрямо, зло попер дальше. Промахал тальник, взобрался на взлобочек, вошел в сосновую пахучую теплынь. Прошел шагов с десяток, вдруг:
— Стой...
Остановился Никша. Как не остановишься, если на тебя три винтовки сердито уставятся?
— Кто такой?
Скривился Никша: ах, чудаки какие, веселый разговор какой ведут.
— Тутошний я... Из Никольщины. Никон Палыч. Пермяков.
— Чего шляешься? — Ружья опустили, придвинулись к Никше, обступили его.
— По домашности я своей... Ну и при том, как у Акентия Васильича самогон замечательный... Заплутался я, одним словом...
Хихикает Никша, весело ему, что люди встретились. А те разглядели его, винтовки за плечи вскинули, потоптались, переговорились меж собой тихо. И говорит один из них Никше:
— Ну, ты, пьяница, не вздумай болтать...
— Да я... да божжа мой... — захлебнулся Никша. — Да рази я не понимаю... Я, братки мои, сразу смекнул: красные вы... Партизаны... Ну, партизаньте, а мое дело молчок... А, между прочим, нет ли у вас, ребята, табачку?.. Трубку я, язви ее, оборонил где-то...
Трое послушали Никшу, переглянулись. Один достал из кармана кисет, оборвал кусок мятой бумаги, сыпнул немножко махорки и сунул Никше.
