«Господин Судерланд, я с прискорбием получил поручение от императрицы исполнить приказание ее, строгость которого меня пугает; не знаю, за какой проступок, за какое преступление вы подверглись гневу ее величества».
«Я тоже ничего не знаю и, признаюсь, не менее вас удивлен. Но скажите же наконец, какое это наказание?»
«У меня, право, — отвечает полицеймейстер, — не достает духу, чтоб вам объявить его».
«Неужели я потерял доверие императрицы?»
«Если б только это, я бы не так опечалился; доверие может возвратиться, и место вы можете получить снова».
«Так что же? Не хотят ли меня выслать отсюда?»
«Это было бы неприятно, но с вашим состоянием везде хорошо».
«Господи, — воскликнул испуганный Судерланд, — может быть, меня хотят сослать в Сибирь?»
«Увы, и оттуда возвращаются!»
«В крепость меня сажают, что-ли?»
«Это бы еще ничего; и из крепости выходят».
«Боже мой, уж не иду ли я под кнут?»
«Истязание страшное, но от него не всегда умирают».
«Как, — воскликнул банкир, рыдая, — моя жизнь в опасности? Императрица, добрая, великодушная, на днях еще говорила со мной так милостиво, неужели она захочет… но я не могу этому верить. О, говорите же скорее! Лучше смерть, чем эта неизвестность!»
«Императрица, — отвечал уныло полицеймейстер, — приказала мне сделать из вас чучелу…»
«Чучелу? — вскричал пораженный Судерланд, — Да вы с ума сошли, и как же вы могли согласиться исполнить такое приказание, не представив ей всю его жестокость и нелепость?»
«Ах, любезный друг, я сделал то, что мы редко позволяем себе делать; я удивился и огорчился, я хотел даже возражать, но императрица рассердилась, упрекнула меня за непослушание, велела мне выйти и тотчас же исполнить ее приказание; вот ее слова, они мне и теперь еще слышатся: Ступайте и не забывайте, что ваша обязанность исполнять беспрекословно все мои приказания».
Невозможно описать удивление, гнев и отчаяние бедного банкира. Полицеймейстер дал ему четверть часа сроку, чтоб привести в порядок его дела. Судерланд тщетно умолял его позволить ему написать письмо императрице, чтоб прибегнуть к ее милосердию. Полицеймейстер наконец, однако со страхом, согласился, но, не смея нести его во дворец, взялся доставить его графу Брюсу. Граф сначала подумал, что полицеймейстер помешался, и, приказав ему следовать за собою, немедленно поехал к императрице; входит к государыне и объясняет ей, в чем дело. Екатерина, услыхав этот странный рассказ, восклицает: «Боже мой! какие страсти, Р. точно помешался! Граф, бегите скорее сказать этому сумасшедшему, чтобы он сейчас поспешил утешить и освободить моего бедного банкира!»
