Дети старели. Они на глазах превращались в маленьких старичков и старушек. Иногда Тарасу казалось, что они с Марийкой ровесники. Как маленькая старушка, нахмурив лобик и сложив на животе ручки, сидела Марийка где-нибудь в углу и думала. О чем она думала? Тарас боялся ее спросить.
— Дедушка, — спросила она однажды, — а скоро русские придут?
— А ты кто же, не русская? — рассердился Тарас.
— Нет. Немецкие мы теперь. Да?
— Нет! Русская ты! И земля эта русская. И город наш был и будет русский. Надо так. Маринка, говорить: наши придут. Наши скоро придут! Наши немца прогонят.
Он учил ее этим словам, как молитве. И она знала уже, что слова эти надо держать в душе, немец их слышать не должен.
В школу она не ходила. Она была там только раз и вернулась хмурая, заплаканная.
— Ты чего? — встревоженно спросил дед.
— Я больше... не пойду... в школу... — прошептала она так горько, что Тарас вздрогнул.
Целый год мечтала Марийка о том, как пойдет в первый раз в школу. Старшие девочки много рассказывали ей о школе, но запомнилось и в мечты вошло только одно: в школе дети поют хором. А теперь пришла Марийка в школу, весь урок просидела, а песен не дождалась. На переменке запели было девочки сами, учительница прибежала и замахала на них руками: «Тшш! Тшш! Нельзя петь!» — И школа померкла для Марийки.
— А ты пой одна, — посоветовал ей Тарас
— Не, — покачала она головой, совсем как маленькая старушка. — Нельзя. Немец услышит.
Только перед сном в постельке она сама себя убаюкивала песенкой, которую сама же и сочинила: «Придут на-а-аши... Дети пойдут в шко-о-олу. Будем песня спива-а-ать...» И опять сначала и много раз: «Придут на-а-аши. Дети пойдут в шко-о-олу... Будем песни спи-ва-а-ать...»
Леньке тоже не понравилась школа. Он пришел оттуда угрюмый, долго ходил вокруг деда, не зная, с чего начать. Наконец, сказал:
— Теперь, дедушка, школа платная будет. Вязанка дров в неделю, два ведра угля и еще деньгами...
Тарас нахмурился, постучал пальцами по столу.
— А когда ж я вам средств жалел на науку? — спросил он обиженно.
Ленька еще потоптался на месте и, глядя в пол, произнес:
— Только я, дедушка, все одно в школу эту ходить не буду. Там на нас теперь смотрят как на одноклеточных. Или как на скотину. Учить будут только читать, писать да считать. Вот и вся нам наука.
— А каких тебе еще наук надобно? — сердито отозвалась бабка Евфросинья.
Ленька презрительно посмотрел на нее и ответил:
— А мне, бабушка, многие науки надобны. Мне желательно географию изучать про нашу страну, а также историю и физику. Только этому нас немцы обучать не будут. — Он опять повернулся к деду и спросил уже умоляюще: — Так я в эту школу ходить не буду, дедушка? Мне... — он запнулся, хотел сказать: «Мне обидно», а сказал: — Мне совестно.
