— Дот, — сказал, войдя и поглядев на запоры, сосед. — Ну чисто дот, а не квартира у тебя, Тарас. — Потом прошел в комнаты, поздоровался с женщинами. — И гарнизон сурьезный. А этот, — указал он на Леньку, — в гарнизоне главный воин?
Соседа этого не любил Тарас. Сорок лет прожили рядом, крыша к крыше, сорок лет ссорились. Был он слишком боек, быстр, шумлив и многоречив для Тараса. Тарас любил людей медленных, степенных. А сейчас и вовсе не хотел видеть людей. О чем теперь толковать? Он вздохнул и приготовился слушать.
Но сосед уселся у стола и долго молчал. Видно, и его придавило, и он притих.
— Оборону занял, Тарас? — спросил он наконец.
Тарас молча пожал плечами.
— Ну-ну! Так и будешь сидеть в хате?
— Так и буду.
— Ну-ну! Так ты и живого немца не видел, Тарас?
— Нет. Не видел.
— Я видел. Не приведи бог и глядеть! — Он махнул рукой и замолчал опять.
Сидел, качал головой, сморкался.
— Полицейских полон город, — вдруг сказал он. — Откуда и взялись! Все люди неизвестные. Мы и не видали таких.
— Нас это не касается, — пробурчал Тарас.
— Да... Я только говорю: подлых людей объявилось много.
— Думают, как бы свою жизнь спасти, а надо бы думать, как спасти душу.
— Да... И опять оба долго молчали. И оба думали об одном: как же жить? Что делать?
— Люди болтают, — тихо и нехотя произнес сосед, — немцы завод восстанавливать будут...
— Какой завод? — испуганно встрепенулся Тарас — Наш?
— Та наш же... Какой еще!
— Быть не может! Где же немец руки найдет?
— Тебя заставит.
— Меня? — Тарас медленно покачал головой. — Моими руками завод строился, моими — разрушался. Не будет моих рук в этом деле. Нехай отсохнут лучше.
— Могут заставить, — тихо возразил сосед. Он поднялся с места, сгорбленный, старый, стал прощаться.
— Ну, бувай, Тарас. Живи. Сиди. Гарнизон у тебя сурьезный, — грустно пошутил он уже на пороге.
Тарас тщательно запер за ним двери — на все засовы, на все замки. «Нас это не касается!» — сказал он себе. Но это была неправда. Весть, принесенная соседом, слишком близко касалась его. Дверь запереть можно, душу как запрешь?
Семья и завод — вот чем была жизнь Тараса. Ничего больше не было. Семья и завод. Что же осталось? Семья? Где они, сыны мои, мои подмастерья? Нет сынов. Одни бабы остались. Сурьезный гарнизон. Завод? Где он, завод, цехи мои, мои ровесники? Нет завода. Развалины. Вороньи гнезда.
Что ж осталось? Одна вера осталась. Моими руками строилось, моими рушилось, моими и возродится. Фашисты, как болезнь, как лихолетье, помучают и исчезнут. Это временное.
