— Я сожгу это проклятое село дотла!.. Камня на камне...
И грозит Звановке нагайкой.
Смущенный и словно виноватый старик — сторож сельсовета — сказал нам, что Семчика перевезли в районную больницу.
Старик вздыхал, бормотал, растерянно разводил руками:
— Ай, бида яка... Ай, не доглядели... Какой человек был!
Мы поскакали сквозь притихшее съежившееся село. Искоса я поглядывал на Алешу. По совести скажу — я боялся, что он выхватит маузер и начнет перепалку.
У белого здания районной больницы Алексей на всем скаку спрыгнул с лошади. Жив ли еще Семчик? Алексей был уверен, что Семчику не оказали нужной помощи. Кто это мог сделать, раз Гайдаша не было?
— Сволочи! — ругался он, привязывая коня. — Где доктор? Где председатель рика? Где райком комсомола? Что здесь творится?
Но, когда он на цыпочках вошел в тихое, словно застывшее здание, его охватил вдруг страх, страх здорового, никогда не болевшего человека перед больницей.
Осторожно ступая, он пошел по коридору. Пахло карболкой, хлороформом, лекарствами, и от этого с непривычки першило в горле, хотелось кашлять. Но Алеша побоялся кашлянуть: здесь рядом лежал Семчик. Он робко вошел в палату. Я за ним. Семчик был еще жив.
Семчик был еще жив, мы увидели это сразу. Его лицо, его глаза жили, его взгляд, сияющий тихой радостью, был обращен к нам.
— Вот мы приехали, Семчик, — сказал я. — Вот мы здесь, с тобой, старик.
— Да, мы приехали. — подтвердил Алеша. Кашель душил его.
От наших сапог струилась пыль.
Семчик улыбнулся нам. Больно? — спросил я и пожалел: нет, не следовало спрашивать об этом.
— Нет, не больно, — ответил Семчик, мучительно улыбаясь. — Я думал это будет... страшнее...
— Ничего, Семчик. Ого! Мы еще повоюем вместе, старик.
— Ну, разумеется... Я и не собираюсь умирать. Мне... ничего... Вот только курить охота.
— Вам курить нельзя, — поспешно вмешался доктор.
Семчик поднял на него печальные глаза и усмехнулся:
— Вредно?
— Да, гибельно.
— А если я курить не буду, выживу?
Доктор опустил голову и махнул рукой:
— Курите уж!
Семчик медленно перевел глаза на меня и, слабея, сказал:
— Так ты... принеси мне папирос... дружище...
Он закрыл глаза, казалось, забылся.
Мы молча сидели около него, смотрели в худое, покрывшееся легкой синевой лицо. Знали: он умрет, ничто не может спасти его. Алеша украдкой смахнул слезу, я сделал вид, что не видел ее.
Над койкой Семчика висела дощечка. Я прочел: «Дробис Семен Яковлевич. Год рождения 1907». Как мало он жил!
